– Кажется, началось сражение, – проговорил Пиндар. – Интересно, что еще происходит нынче ночью в столице, кроме повального пьянства?
– Повальные драки, – попробовал пошутить один из одинаковых.
Пиндар не заметил этой попытки.
– Надо бы все-таки посмотреть, – решил он и осторожно двинулся к выходу. Он чуть приоткрыл дверь и выглянул в щелочку.
* * *
Ренье памятна была эта таверна. Вывеска изображала солдата, сидящего, раскинув длинные ноги, верхом на пузатой винной бочке. Вид у солдата был такой отчаянный, словно он намеревался дать бочке шпор и заставить ее нестись галопом вскачь.
Столько лет прошло, а вывеска не поменялась. Хозяин только подкрашивал ее время от времени, отчего на лице солдата то и дело возникало новое выражение: иногда он делался грустным, иногда – ухарски веселым, а случалось, глядел на происходящее вокруг с откровенным недоумением.
Много лет назад Талиессин, тогда еще наследник королевского трона, затеял здесь безобразную драку с какими-то заезжими торговцами, которые в обычной трактирной беседе чернили королевскую семью, а самого принца именовали не иначе как ублюдком. С тех самых пор Ренье избегал заходить в эту таверну. Она вызывала у него неприятные воспоминания.
Он и сам не понимал, каким образом очутился здесь. После бурной сцены с супругой ювелира он еще какое-то время веселился в прежней компании, но потом за второй стеной стало скучновато, и Ренье вместе с самыми неутомимыми из гуляк перебрался поближе к окраине, за четвертую стену.
Он присоединился к свите Королевы Овощей. Сия дама, весьма дородная, с неподвижным лицом и очень румяными, но обвисшими щеками, восседала на троне, который тащили за ножки приплясывающие торговцы овощами.
Королева приходилась супругой одному из них. В руках она держала репу и морковь как знаки своей власти над растительным миром вообще и над съедобными корнеплодами в частности.
За шествием увязались и музыканты – какие-то обломки кораблекрушения, если можно так выразиться о людях, чьи товарищи перепились и заснули там, где настиг их сон. Эти же из последних сил держались на ногах и с жаром, хотя не вполне стройно, терзали струны смычками и дудели в визжащие от ужаса деревянные дудки. Только барабан вполне разделял настроение своего господина и лупил по ушам слушателей в такт неровным шагам.
Неведомыми путями бродил по толпе кувшин с вином, и неизвестным образом вино в этом кувшине не иссякало, сколько бы ни вливалось его в алчно распахнутые рты.
Миновали дом Адобекка. Ренье мельком глянул на темные окна, на наглухо закрытые двери. Был бы здесь дядя Адобекк – непременно высунулся бы из окна пятого этажа. Сварливая голова в ночном колпаке исторгла бы поток проклятий, а затем на головы гуляк излились бы заранее припасенные на сей случай помои.
И люди кричали бы на Адобекка, проклиная его и заливаясь при том хохотом. Адобекк наверняка швырнул бы напоследок какой-нибудь тяжелый предмет. Он мастерски умел попадать вазами по макушкам прохожих, если те ему досаждали.
Но Адобекка в доме больше не было…
Дом скоро остался позади и исчез из мыслей Ренье – равно как испарились оттуда и всякие неуместные печали по поводу разных вещей, давно минувших и невозвратимых.
Шествие миновало еще один квартал, на время слившись с другой процессией – со свитой Десяти Пуговичников. Эти развлекались, в частности, тем, что бросались пуговицами во всех проходящих, а заодно и в окна попадавшихся по пути домов. Вся мостовая была усеяна пуговицами – для праздника их изготовили тысячи, из дерева и дешевой кости. Завтра не останется ни одной – все подберут, и долго потом в городе можно будет видеть людей с россыпью разномастных пуговиц на одежде.
Ренье поймал в кулак пролетающую по воздуху пуговицу. Костяная, с вырезанным простеньким волнистым орнаментом. Он сунул добычу за пазуху, улыбнулся. Праздник стал ему еще милее, хотя – казалось бы! – такая пустяковая удача…
«Нет, – поправил себя Ренье, – не существует пустяков. Во всем имеется определенный смысл, а сегодня в особенности, потому что ночь удивительна и, прежде чем она закончится, произойдет еще несколько поразительных и важных событий».
На перекрестке процессии разделились, и Ренье с прочими поклонниками Королевы Овощей свернул на широкую улицу, выводящую прямо в ворота третьей стены. Шествие немного замедлилось: поток людей втискивался в арку.
Наконец вся компания выплеснулась наружу и очутилась на городской окраине. Здесь жили довольно респектабельные люди, но все-таки недостаточно высоко поднявшиеся в социальном отношении, чтобы приобрести дом ближе к королевскому дворцу – к средоточию жизни Королевства.
Возле таверны «Солдат и бочка» Королева Овощей впервые за все это время зашевелилась. Ренье поражался ее выдержке: дама без особого труда выносила чудовищную качку, которой подвергали ее пьяноватые носильщики, она не морщилась от пронзительных звуков музыки, вторгавшихся, казалось, в самый мозг, она не вздрагивала от взрыва шутих и грохота проснувшегося барабана.
А сейчас она подняла руку с репой и проговорила что-то. Ее не расслышали. Тогда Королева Овощей, не раздумывая, метнула репу в толпу и попала прямо в лоб одному дюжему парню. Потирая ушибленное место, он поднял глаза в поисках того, кто осмелился нанести ему такое оскорбление. И встретился глазами с Королевой Овощей.
– А ну, тихо! – заорал парень. – Ее величество желает говорить!
Шум попритих. Многим было любопытно – что такого скажет королева.
Дама закричала тонким, дребезжащим голоском:
– Эй, вы! Давайте здесь остановимся. Я хочу танцевать! И пусть принесут окорок, и выпивку, и воды умыться!
Качающийся трон вместе с Королевой Овощей опустили на мостовую. Несколько расторопных «придворных» бросились искать хозяина «Солдата и бочки», а Ренье уселся на тумбу возле входа и перевел дух.
Кто-то сунул ему в руки кувшин.
– Эмери? – проговорил голос.
Ренье взял кувшин, поднял голову.
– Нет, Ренье.
– Вечно вас путаю, – хмыкнул голос – Разумеется! Какой же я болван. Эмери сейчас с молодой женушкой. Как она, кстати? Ты ее уже щупал?
– Что?
Ренье встал, держа кувшин. Он узнал говорившего. Это был некто Агилон. Давным-давно оба они служили в качестве придворных кавалеров у Талиессина – тогда еще только наследника. У своих приближенных Талиессин вызывал нездоровое любопытство, которое они скрывали за показной грубостью.
Агилон был хуже остальных, и в разговорах с приятелями он открыто называл Талиессина «выродком». Ренье всегда относился к Агилону настороженно. Он знал, что Агилон давно оставил придворную службу и живет в провинции, в имении, которое унаследовал от бездетной тетки. Встреча с ним насторожила Ренье. Слишком много совпадений сразу: и неприятно памятная таверна «Солдат и бочка», и скользкий тип Агилон…
