— Вы поете? — спросила у Аббаны вертлявая девушка в желтом платье. Ее волосы, густо переплетенные распущенными лентами, постоянно извивались на худой жилистой спине и острых плечах.
— Я... не пою, — ответила Аббана. — Впрочем... Возможно, не существует бездарных людей! — добавила она с вызовом.
— Мы фехтуем, — сказал Гальен. — Немного. Может быть, вам понравится танец с мечами и кинжалами. Если представление дается в воде — то очень эффектно.
— Попробуем, — ответил Лебовера. Он говорил доброжелательно и даже с некоторым энтузиазмом, но почему-то Гальену явственно слышалось, что это напускное.
Гальен чувствовал усталость. Он не успевал за ходом разговоров. Мысли говорящих метались, не успевая довершиться и оформиться. Время от времени Гальену казалось, что он понимает происходящее, но затем на довольно простую реплику внезапно следовал какой-нибудь финт рипост — и смысл беседы опять убегал, сверкая насмешливыми босыми пятками.
У Аббаны было бледное лицо, и несколько раз она зевнула. А вечеру все не было конца. Девушка с лентами вскочила на стол, поднялась на пальцы и пробежала мимо посуды. Поравнявшись с Софиром, она кончиком пальца поддела чашку с виноградом и ловко опрокинула ее. Софир выбросил вперед руку и схватил чашку на лету. Ягоды, взметнувшиеся над краем посуды, медленно опали вниз, а Софир гибким движением взлетел на стол.
Аббана увидела, как выгнулась и напряглась стопа юноши, как медленно, с вызовом, он тоже поднимается на пальцы. Арфа принялась петь, глухо, точно маленький барабанчик, — Аббана никогда не слышала, чтобы струны небольшой арфы издавали такие странные, воинственные звуки.
Софир лавировал среди посуды и корчил жуткие рожи, только глаза его оставались серьезными. Девушка то и дело задевала его лентами по лицу, и он, лязгнув зубами, поймал одну. В паническом бегстве девушка пролетела по всему столу и спрыгнула, а Софир с оскаленным ртом, не выпуская ленты, следовал за ней. Широко взмахнув руками, Софир обнял свою «жертву». Арфа рассыпалась звонким смехом.
Не выпуская ленты, Софир обернулся к остальным и поклонился, потянул за собой девушку. Та подергала плененную прядь.
— Пусти, зануда!
— Ты злая, Ингалора. Я голоден.
— Не смей жевать мои волосы.
Он выплюнул их и сморщил нос.
— Когда-нибудь я откушу у тебя ногу.
Ингалора подняла ногу, уперла ее в стену на уровне своей головы и уставилась на тонкий серебряный браслет, охватывающий щиколотку.
— Пожалуй, когда-нибудь я тебе это позволю, — сказала она.
Аббана поднялась со своего места.
— Нам пора, — проговорила она. — Было весело. Спасибо, Лебовера.
Лебовера рассеянно махнул ей, а Гальена не заметил: он пригнулся к женщине в фиолетовом платье и слушал, что она говорит.
Вокруг «Тигровой крысы» фонарей не было, только один слабо звал к себе, покачиваясь в конце переулка. Гальен и Аббана медленно шли на его свет, стараясь не сломать себе шею, — на мостовой попадались рытвины.
Море, засыпающее к ночи, тихо рокотало внизу, там, где обрывался город. Город бессонно веселился. С пляжа долетали всплески музыки и смеха. И вдруг Аббане показалось, что ей больше нет места в этой беззаботной жизни. Это было странно: в любое мгновение она могла выйти на пляж и присоединиться к любой компании танцующих. Ее бы приняли, даже начали бы за ней ухаживать. Но точно так же отчетливо она понимала: это ничего не изменит. Скользнет по поверхности, лизнет щеку — необязательное, неповторяющееся, случайное.
— Пора возвращаться в университет, — пробормотала она.
Но и университет выглядел теперь чем-то необязательным. Его тоже может не быть. Жизнь сделалась зыбкой, под ногами вместо твердой почвы вдруг оказалось шаткое болото, куда в любое мгновение можно было провалиться с головой.
И все же на другой вечер они пришли в «Тигровую крысу». Они этого не обсуждали. Иногда Аббане казалось, что им ничего не сказали о завтрашнем вечере, потому что это само собой подразумевалось: конечно, их будут ждать. Иногда — прямо противоположное: никому они там не нужны, потому и не пригласили.
Но они пришли. Притащились, как нищие на старое место, где как-то раз им подали медяк.
Их встретила Ингалора, опять с желтыми лентами в желтых волосах, только на сей раз они были по-разному подвязаны, поднимая и изгибая пряди причудливыми фигурами.
— А! — вымолвила она неопределенно.
И, повернувшись, побежала в глубину помещения.
Там уже горели факелы, воткнутые в гнезда на полу. Двое юношей, которых вчера Гальен не заметил, стояли чуть в стороне и сильно трясли кистями рук. Приглядевшись, Гальен понял, что они манипулируют с веерами.
Лебовера кричал из темного угла:
— Локоть выше! Цепочки должны звенеть!
Софир, танцуя, пересекал пространство, ограниченное факелами.
— Флейта! — рявкнул Лебовера, и послушно засвистела тонкая нота.
— По-моему, очень плохо, — громко объявила та женщина, что вчера была в фиолетовом. Сегодня она явилась почти обнаженной, в наряде из рваной рыбачьей сети, затканной искусственными цветами. Крупные прорехи позволяли видеть ее тело, очень белое, покрытое легким жирком, но мускулистое и крепкое.
Все разом остановилось. Ингалора перевернулась, взмахнув в воздухе ногами, и встала на голову.
— Мне так вовсе не кажется, — объявила она. — Ты пережимаешь. В начале всегда так. Полный разлад. Гармония приходит в процессе.
Лебовера взял персик и запустил им в одну из свечей, горевших на люстре. Промахнулся, взял другой.
— А если попробовать фехтование среди водных струй? — сказал Гальен.
— С другой стороны, — продолжала Ингалора, по-прежнему стоя на голове, — без лепестков вообще ничего не понятно. И не будет понятно. Совсем другая картина. Пусть попробуют с лепестками.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты прекрасна, о задница Ингалоры? — обратился к девушке Софир, приседая и заглядывая в ее перевернутое лицо.
Она опустилась на пол, перекатилась по спине и села, широко расставив ноги, как игрушечная.
— Я вся прекрасна, — ответила она.
Софир жеманно засмеялся.
Лебовера захлопал в ладоши повелительно и так оглушительно, что не стало слышно арфу. Прибежала девушка в кухонном фартуке, принесла большую корзину с лепестками.
— Бросайте, бросайте! — приказал Лебовера, отходя на шаг.
Лепестки взлетели вверх, зачерпнутые полными горстями. Опять заработали веера, и воздух заполнился шелковистым мельканием: белое, красное, почти черное, почти зеленое... Некоторые попадали Софиру на губы. Он слизывал их и жевал, а один приклеился в углу его рта.
Рессан поймал женщину в рыбачьей сети за кончики пальцев и заставил пробежать вокруг себя, а потом отпустил. Она невозмутимо отошла и, подняв с блюда чей-то недопитый бокал, залпом выпила вино.
