— Почти постоянно, — засмеялся Элизахар. — И знаете что, господин Эмери?
— Что?
— Тут одна странная мысль забрела в мою умную голову. А что, если наш старичок вовсе не страдает паранойей?
— Поясните.
— Он говорил, что кто-то за ним постоянно следит.
— Но ведь это глупо!
— Вот именно потому, что глупо, и надо бы проверить. Не исключено, что он прав в своих подозрениях. — А? Что скажете?
— И как мы это проследим?
— Для начала просто осмотрим тот куст, к которому старик обращал свои негодующие крики.
Элизахар подошел к кусту и раздвинул ветки руками. Ренье приблизился и приподнялся на цыпочки.
— Что там?
— Пока ничего... — ответил телохранитель.
Ренье громко фыркнул у него за плечом.
— А это что? — продолжал Элизахар, наклоняясь и поднимая с земли обрывок ткани.
— Тряпочка.
— Оторвалась недавно.
— Ну да, конечно. Совсем свежий лоскуток. Еще кровоточит, — съязвил Ренье.
— Именно. А вот и следы на траве.
Элизахар показал чуть примятую траву.
Ренье вдруг ощутил, как у него сжимается сердце.
— Ничего не понимаю! — воскликнул он. — За нами что, действительно следили?
— Может быть.
— Подслушивали?
— Вы же сами все видите, собственными глазами. Здесь явно кто-то был. Совсем недавно. Возможно, он подслушал нас случайно. А может, за стариком на самом деле ведется слежка. Мы ведь с вами почти ничего толком не знаем о том, что творится в Академии.
Элизахар вздохнул, потер лоскуток между пальцами.
— Да, наука порождает страсти, которые не знакомы ни пылким любовникам, ни честолюбивым полководцам, — проговорил телохранитель. — Возможно, мы с вами, господин Эмери, оказались в центре одной из таких интриг. Одно утешает: научные интриги редко бывают кровавыми.
Глава тринадцатая
УРОК ТАНЦЕВ
К большому удивлению Ренье, Алебранд явился в учебные аудитории уже на следующий день. Он выглядел очень бледным, кожа на его лице обвисла, и лекции он читал вяло, без своего обычного пыла. Но перегаром от него больше не несло, и держался он довольно спокойно, не заговариваясь.
Лекция закончилась чуть раньше обычного, и у тех, кто записался на курс танцевального искусства, осталось время, чтобы переодеться.
Преподаватель танцев, господин Вайофер, работал в Академии всего несколько лет, поэтому другие профессора упорно считали его «новичком». Он обладал подчеркнуто эксцентричной внешностью: очень высокий, почти безобразно тощий, с непомерно длинными ногами, которые, как порой казалось, умели сгибаться в колене не только вперед, но и назад. Сходство с насекомым подчеркивалось манерой складывать на груди тощие руки с длинными костлявыми пальцами и лениво пошевеливать ими во время разговора. Одевался он в зеленое или коричневое; прическу взбивал особенным образом, так, чтобы голова выглядела еще более длинной и узкой.
При всей своей кажущейся нескладности господин Вайофер был непревзойденным танцором. Он с одинаковой грацией исполнял партии и кавалера, и дамы. В перерывах между танцами, показывая — как бы от нечего делать — изящнейшие позы или сложные па, профессор излагал некоторые основы «философии танца».
Суть его учения сводилась к тому, что всякий танец, помимо доставляемого им удовольствия от красивых движений и близости особы противоположного пола, обладает собственным, специфическим языком. С помощью танца можно выразить самые сложные оттенки чувства — да так, что прибегать к каким-либо словам и объяснениям будет излишне.
Еще одна удивительная особенность господина Вайофера заключалась в том, что его образ как бы скользил по поверхности сознания студентов. Когда они оказывались в сфере его влияния — на занятии или при встрече в саду, — он начинал вызывать в них сильные чувства: одни были от него в восторге, других он раздражал своей нарочитостью, искусственностью, ненатуральностью. Но стоило преподавателю танцев скрыться из глаз своих учеников, как они тотчас забывали о нем, и его насекомовидный облик совершенно не тревожил их мыслей.
Занятия танцами проходили под открытым небом. Просторная поляна, одна из многих в необъятном саду Академии, была окружена легкой аркадой: деревянные колонны, расписанные синими и золотыми спиралями и красными цветами в промежутках между извивающимися линиями, поддерживали поперечные балки с резьбой в виде листьев. Потолка не имелось; в дождливое время года сверху натягивался тент, а в специальные держатели на колоннах вставлялись факелы. Деревянный пол танцевального класса был идеально ровным.
Софена неукоснительно посещала танцевальные уроки, всякий раз скрежеща зубами от злости.
— Я ненавижу танцевать за даму! — говорила она Аббане. — А он вынуждает меня!
— Но его можно понять, — примирительно отвечала Аббана. — Как он может обучать нас парным танцам, если девушек всего три, да и то одна из них отказывается исполнять женскую партию!
— Пусть танцуют все по очереди, — упрямилась Софена.
— Дорогая, может быть, тебе лучше вообще не ходить на танцы? Ты каждый раз сама не своя.
— Да? — Софена вдруг покраснела. Злые слезы брызнули у нее из глаз.— А как я выйду замуж? Я должна уметь танцевать!
— Но ведь ты не сможешь выйти замуж, танцуя за кавалера... — осторожно напомнила Аббана.
— Это меня и бесит! — заявила Софена.
Аббана представила себе абсурдную картину: Софена танцует за кавалера в паре с Пиндаром, танцующим за даму...
— Ты смеешься! — прошипела Софена. — Смеешься! Хорошо, смейся!
Аббана спохватилась:
— Я вовсе не смеюсь. Просто подумала, что забавно было бы, если бы ты танцевала за кавалера, а Пиндар...
— Тебе легко смеяться, — сказала Софена. — А у меня нет даже своего дома. После того, как брат предал меня, у меня не осталось даже места на земле, куда я могла бы вернуться. Тебе не нужно искать пристанища. Ты счастливая — смейся!
Аббана попыталась обнять подругу, но та стряхнула ее руку с такой злобой, что Аббана убежала.
Тем не менее на очередной урок танцев Софена явилась.
Вайофер требовал, чтобы ученики носили обтягивающие трико, тяжелые туфли и какие-нибудь легкие развевающиеся одежды: длинные плащи — для юношей, завязанные вокруг бедер полупрозрачные шали — для девушек.
— Вы должны ощущать драпировку, — объяснял он. — С помощью складок одежды вы должны уметь формировать совершенно особые образы, которые могут быть истолкованы более чем однозначно...
«Более чем однозначно»! — пересказывал Ренье брату. — Что скажешь?
