— Я вообще не говорил о размножении, — был ответ Чильбарроэса. — Об этом беседовал ты со своей взрослой дочерью. Кстати, спроси у нее — чем она здесь занимается. Мне не нравится, что Уида бродит, где ей вздумается, и чинит непотребства, не спросив разрешения у старших.
Аньяр, Уида и Чильбарроэс говорили нарочито громко — очевидно, желая, чтобы все прочие участники насладились их доброй дружбой и чувством юмора. Однако все усилия блеснуть пропали втуне: Эмери почти не слушал их. Его интересовали только те двое, что молчали, и он направился к девушке и охранявшему ее человеку.
— Элизахар, — окликнул его Эмери. — Здравствуйте...
Элизахар почувствовал, как напряглась Фейнне: она вслушивалась в голос, заговоривший так близко и так для нее внезапно. Неожиданно лицо девушки расцвело улыбкой.
— Эмери! — воскликнула Фейнне. И крепче прижалась к Элизахару. — Я узнала его! — похвасталась она.
Он чуть наклонил голову и провел губами по ее волосам.
Эмери ошеломленно наблюдал за обоими. Элизахар засмеялся, и, слыша его смех, расхохоталась и Фейнне.
— По-моему, вы неприлично счастливы, — сказал Эмери.
— Вероятно, — не стал отпираться Элизахар.
— И что прикажете с этим делать? — осведомился Эмери.
— Тут уж ничего не поделаешь, — весело согласилась Фейнне.
— Что я доложу вашим родителям, любезная госпожа? — очень строгим тоном вопросил Эмери. — Ваш отец обеспокоен. Впрочем, обеспокоен — немного неправильное слово. Он сходит с ума. Ваша мать видит страшные сны. Каждую ночь.
— Знаю, — сказал Элизахар. — Я видел ее сны.
— Какое совпадение — я тоже! — парировал Эмери. — В дневное время суток госпожа Фаста пребывает в уверенности, что некий наемник и грабитель с большой дороги украл ее дочь и теперь пользуется беспомощным положением молодой девушки. Я потратил немало сил на то, чтобы убедить госпожу Фасту в том, что она ошибается...
— Мама волнуется совершенно напрасно, — сказала Фейнне.
— А господин Одгар?
— Он... — Фейнне чуть помрачнела и тут же засияла вновь: — Но я же вернусь!
— Господин Одгар немного лучшего мнения обо мне, нежели госпожа Фаста, — вступил Элизахар.
Эмери безнадежно махнул рукой:
— Делайте что хотите. Только имейте в виду: на поиски госпожи Фейнне меня отправила сама королева.
Фейнне коснулась кончиками пальцев губ Элизахара.
— Что я должна делать?
— Что хотите...
— Я должна вернуться?
— Вы совершенно не обязаны возвращаться, — сказал Элизахар.
— А вы поедете со мной, если я все-таки вернусь?
— Да, — сказал Элизахар.
Фейнне взяла Эмери за руку и вздохнула:
— Я счастлива — и оттого невероятно поглупела.. Впрочем, я и прежде не была особенно умна, но теперь это просто что-то ужасное! Посоветуйте: на что решиться? Я должна утешить маму и отца, а еще... — Она чуть омрачилась: — Я едва не забыла об этом! Я должна узнать, что случилось с нянюшкой!
— Да, — подтвердил Элизахар, — достопочтенная матрона пропала. Во всяком случае, когда мы с Фейнне выбрались из передряги — назовем это так, — няни с нами уже не было. Она потерялась на одном из этапов нашей кампании.
Эту тираду Эмери пропустил мимо ушей: его интересовало только одно, и он быстро спросил Элизахара:
— Так вы возвращаетесь в Мизену?
Элизахар повернул голову к Фейнне и посмотрел на нее, ожидая, что она скажет, но Фейнне молчала. Тогда он проговорил:
— У нас есть причина остаться с Эльсион Лакар.
— Какая? — тотчас спросил Эмери.
— В их мире госпожа Фейнне может видеть...
* * *
Они задержались в приграничье еще на несколько дней. По крайней мере, так им казалось, потому что ни восходов, ни закатов здесь не случалось: то становилось темно, то вдруг светлело, но, как установил Эмери, всегда через неравные промежутки. Как будто свет появлялся и исчезал совершенно произвольно.
На Кустера все происходящее произвело странное впечатление. Он замкнулся в себе и по целым дням лежал у костра. Не того, на котором сожгли тело Тандернака, но другого — маленького, разведенного Аньяром и Чильбарроэсом в знак присутствия в туманах жизни.
Раз за разом вставал в его памяти тот жуткий миг, когда из пустоты вышел этот человек и, не произнеся ни единого слова, перерезал горло лошади. Холодная жестокость этого поступка ранила Кустера, как ему казалось, насмерть: он не мог забыть, не мог успокоиться. Ему приходилось видеть, как погибают животные, как они болеют и умирают, даже те, за которыми он ухаживал. Но это происходило в порядке вещей. То, что сделал Тандернак, выходило за рамки обычного порядка, было неестественным — и оттого пугало. Кустеру казалось, что он никогда уже не станет прежним.
Уида, казалось, догадывалась о том, что происходит у него на душе. По крайней мере, она единственная нашла нужным посидеть рядом с Кустером. Он не обращал на ее присутствие ни малейшего внимания. Продолжал лежать, уткнувшись лицом в землю.
Соскучившись, Уида сказала:
— Я подарю тебе лошадь.
Он чуть повернул голову, глянул на нее искоса.
Уида коснулась его плеча.
— Я тебе мою отдам. Она хорошая. Ну, та, которая тебе еще на ярмарке не понравилась. Хочешь?
— Хочу, — сказал Кустер и заплакал.
Уида чуть отодвинулась.
— Ненавижу, когда плачут, — сообщила она.
— Ненавидь себе на здоровье, — проворчал Кустер. — Много ли мне толку от твоего подарка? Все равно хозяин отберет.
— Он такой мерзавец? Вот бы не подумала! — Уида обернулась к Эмери. — С виду не заподозришь.
— Не он, — вздохнул Кустер. Отер лицо, сел. — Господин Эмери — наниматель, а настоящий хозяин — в столице...
— Сколько же у тебя хозяев? — Уида прищурилась.
— Больше, чем мне бы хотелось...
Уида устроилась удобнее — то есть навалилась на своего собеседника, как на стену, и положила голову ему на плечо.
— Всегда хотела спросить: как вам это удается... — протянула она. Нашла на ощупь сухую палочку, принялась нервно крошить ее в пальцах. — Надо мной вот вообще никого нет. Понимаешь? Только небо. Даже отец надо мной не волен. Делаю что хочу. Ничего худого, кстати, не делаю — но это мой собственный выбор... А как живете вы — такие, как ты? Сколько над тобой господ?
— Всегда есть один, который ближе других, — обычно он-то самый зловредный, — сказал Кустер. — Но тут уж какой попадется. Иногда — как господин Эмери, вполне недурной. А иногда — хоть в реку бросайся да тони. Способ — единственный: искать лазейки. Между всякими обстоятельствами всегда найдется хотя бы одна лазейка. Опять же, возможности воровать по мелочи: это очень выручает. Знакомства в нужных местах. Умение врать. Словом, множество приспособлений. Вот для того, чтобы ездить верхом, сколько всего нужно! И седло, и уздечка, и попона... стремена... Понимаешь? — Кустер немного оживился. — Моя жизнь — похлеще верховой езды, но у меня-то припасен полный набор приспособлений.
