Не без удивления он вдруг понял, что привык к роскоши. Прежде ему случалось задумываться: что ощущают богатые господа, когда надевают на себя тонкую рубашку, бархатный колет, сапоги из мягкой кожи? Должно быть, они принадлежат к какой-то особенной породе людей, если при этом не испытывают восторга.
Сам-то он погрузился в этот восторг, точно в теплую воду, и по ночам иногда просыпался, вставал, зажигал свечу и гладил пальцами меховую оторочку на своем новом плаще. Он испытывал именно восторг — в его чувствах не было радости, какая его, бывало, охватывала в юности, когда он полез в колодец за звездой для той девушки.
Другое обстоятельство, которое мешало ему спать по ночам, было чтение. Волшебство свершилось: мертвые значки начали превращаться в слова. В слова, которые правильно обозначали все сущее, и людей, и животных, и неодушевленные предметы, и связи между ними.
Его сны наполнились странными видениями. Ему являлись деревья с буквами вместо листьев: эти буквы, прибитые к ветвям, страдали — истекали кровью, бледнели, погибали, падали, кружась, на землю; но вот приходил некто с новыми буквами в корзине, приставлял к стволу лестницу и прибивал новые жертвы. А потом собирал умерших и уходил, и ветер летел ему вслед, торопясь догнать и отдать ему те несколько высохших трупиков, что были им забыты под деревом...
У незнакомца было лицо Радихены, только он не знал об этом.
Его крашеные волосы были серыми. Внешне он сделался скучным, неприметным человеком. Достаточно респектабельным, чтобы не обращать на себя внимания.
За окном экипажа бежали поля и рощи, то и дело проскакивали деревни, подолгу глазели вслед путешественнику рослые мельницы на вершине холмов или какой-нибудь одинокий дуб со сломанной, избитой молниями вершиной. Радихена смотрел на них так, словно видел впервые, хотя этой же самой дорогой он проезжал, когда его везли на север, и скоро должны были показаться его родные места.
Но он не узнавал их. Он был путешественником с севера — он забыл, каково жить на юге и работать на земле.
Вейенто позаботился о том, чтобы изменить не только волосы и одежду своего человека, но и его руки. Ничего не скажут постороннему наблюдателю эти руки с гладкой кожей и чистыми ногтями.
Случившееся в замке во время празднества удивило Радихену. Впервые в жизни с ним заигрывала женщина. Да еще какая! Он даже не понял, хороша ли она собой; она принадлежала к какому-то совершенно другому миру. Таких он никогда не видел. Танцовщица, певица, с сильным, гибким телом, с душистыми волосами. Ее глаза диковато поблескивали в полумраке комнаты, а руки порхали, едва прикасаясь к обнаженному телу Радихены, — они сводили его с ума, и когда он пытался перехватить инициативу, женщина принималась смеяться.
Он едва не умер в ее объятиях и потом долго лежал без движения, а она, взяв лампу, рассматривала его. Ее странный взгляд смущал его, но он не мог и пошевелиться. Потом она вздохнула и поцеловала его в затылок, а после — убежала.
Они встречались потом еще несколько раз, и она подмигивала ему из-за спины своего приятеля, но близко больше не подходила.
Возможно, эта женщина была частью его новой, непонятной еще жизни.
Радихене предстояло увидеть столицу. Мысленно он готовился к этому — и все равно оказался абсолютно безоружен перед открывшимся зрелищем: шесть концентрических стен, тысячи крыш, флюгеров, причудливых фигур, устремленных в небо, — все они теснились перед взором путешественника, словно тянулись к нему в тщетной попытке вырваться из тугого пояса стен и подбежать ближе, окружить, задушить в каменных объятиях.
Это было и страшно, и притягательно. Радихена остановил экипаж, вышел и долго смотрел на город, покуда ему не начало казаться, что и сам он, и город поднялись в воздух и медленно плывут навстречу друг другу, бесконечно приближаясь — и все же никак не соприкасаясь.
Наконец он опомнился, тряхнул головой и вернулся к экипажу. Возница, один из герцогских слуг, засмеялся.
— Тут многие в первый раз дуреют, — сказал он. — Останавливаются и таращат глаза. А на что таращиться-то? — Он пожал плечами: человек, лишенный воображения. — Вроде большой деревни, только каменная.
— Молчать! — яростно сказал Радихена. — Молчать, ты!..
Однако на возницу его тон не произвел большого впечатления.
— Смотри ты, — протянул он, — уже орем? Уже сразу и «молчать, ты»? Сам-то ты кто? Такой же холоп, как и я, даже похуже того...
Радихена уселся обратно в экипаж, не произнеся больше ни слова.
* * *
Он устроился, как ему и было велено, на постоялом дворе между второй и третьей стенами. Заплатил за десять дней вперед и тотчас поднялся к себе в комнаты — распаковывать вещи и отдыхать после путешествия.
Постоялый двор назывался «Стражник и бочка». Он целиком и полностью соответствовал новому облику Радихены — состоятельному, но экономному путешественнику, который намерен провести в столице некоторое время и при том не потратить лишних денег на совершенно не нужную ему роскошь.
Возница должен был оставаться при нем, чтобы после того, как дело будет закончено, сразу же увезти Радихену подальше от города. Тот хоть и входил в число доверенных слуг герцога то есть время от времени выполнял некоторые не вполне объяснимые поручения его сиятельства, — не имел ни малейшего представления о том, для чего Вейенто отправил в столицу этого задавалу.
О Радихене возница был весьма недалекого мнения — как, впрочем, и обо всех южанах. И господина, по мнению того же возницы, Радихена строит из себя весьма неумело. Подражает тому недоумку, который приезжал в их деревню за налогами, не иначе.
Вечером, подавая новому постояльцу ужин, хозяин уселся рядом — поговорить о новостях. Посетителей было пока немного, а свежие сплетни жгли язык.
— Вы, надо полагать, только что из поместья, — начал хозяин, добродушно подталкивая к гостю кувшин с густым домашним пивом.
— Совершенно верно, — сказал Радихена небрежным тоном.
Хозяин навалился грудью на стол.
— Да, жизнь вдали от наших беспокойств, конечно, имеет свои преимущества, — продолжал хозяин. — Говорят, свежий воздух способствует. Здоровье, цвет лица... Хотя по вам, скажу честно, не заметно.
— Чего по мне не заметно? — удивился Радихена.
— Чтобы свежий воздух способствовал, — пояснил хозяин.
И прищурился, с жадностью глядя на гостя: сейчас он расскажет нечто о себе.
Равнодушным тоном Радихена произнес:
— Я от природы бледный. Да и не люблю свежего воздуха.
— А, ну оно понятно! — обрадовался хозяин. — Есть такие, кому не нравится. Ветер, дождь. Если кожа нежная, можно обветрить. Нехорошо. Кому это надо — торчать на солнце да под дождем, верно?
Радихена промолчал.
Хозяин перешел к другой теме, которая, как он надеялся, заинтересует гостя больше.
