Ему нравился его таинственный, молчаливый спутник. Он никому об этом не рассказывал, даже Эйле.
* * *
По возвращении в столицу Эмери пришлось улаживать очень много дел, и в первую очередь — заплатить хозяину Кустера громадные неустойки: за самого Кустера, «погибшего» по дороге, за лошадь и экипаж. Деньги на диво скоро утешили содержателя постоялого двора: он оборвал свои причитания на полуслове и начал сладко улыбаться.
— Прибыльное дельце, — сказал Эмери своей спутнице, когда постоялый двор остался позади. — За одного Кустера он получил как за двух. На эти деньги он может купить двух Кустеров, пристроить их к каким-нибудь болванам-авантюристам, вроде меня, а затем взять как за четырех Кустеров. Купить четырех Кустеров...
— Интересно устроены у людей мысли, — заметила Уида. — Из одного бедного Кустера вы можете сделать восемь и даже шестнадцать...
— Поэтому нам и принадлежит мир, — парировал Эмери.
Эльфийка насмешливо сморщила нос. Эмери счел, что эта гримаска удивительным образом придает ей обаяния, однако делиться с Уидой подобным соображением, естественно, не стал.
Дядя Адобекк встретил племянника сдержанно, Ренье — с восторгом.
Уида стояла в тени, почти совершенно сливаясь со стеной, так что ее не было видно. Когда Ренье выпустил руку брата, Эмери оглянулся туда, где — как он точно знал — находилась Уида, и окликнул ее.
Уида отделилась от стены и стала видна.
Адобекк вздрогнул от неожиданности.
— Настоящая эльфийка, — сказал Эмери скромно. — Чистокровная. Умеет быть невидимой — по крайней мере, в мире людей, чуть что — покрывается розами. Глаза зеленые, кожа черная.
Он взмахнул рукой, как бы охватывая этим жестом всю фигуру девушки целиком.
— Ты говоришь о даме так, словно это лошадь! — прошипел Ренье ему на ухо.
— Поверь, такое сравнение ей только польстит, — так же шепотом отозвался Эмери.
— Учтите, двойняшки, я все слышу! — предупредила Уида угрожающим тоном.
Адобекк подошел и, склонившись, молча поцеловал ее руку. Она положила ладонь ему на затылок.
— Вы ведь знаете, каковы мы в любви, не так ли? — проговорила она грудным, воркующим голосом.
Адобекк вскинул голову. В его глазах мелькнуло отчаяние.
— Да, — ответил он, и в этом коротеньком слове прозвучало столь сильное чувство, что Ренье вдруг покраснел. Он и не подозревал, что в его уже немолодом дяде могут кипеть такие страсти.
Уида улыбнулась весьма милостиво.
— Я буду жить у вас, — объявила она.
— Этим вы окажете честь моему дому, — сказал Адобекк.
Он предложил ей руку, и вместе они скрылись за дверью.
Ренье сказал брату:
— Я помогу тебе отвести лошадей на дядину конюшню.
Эмери ответил:
— Я надеялся, что ты это сделаешь сам.
— А где мы будем сплетничать? — удивился Ренье. — В дядином доме абсолютно все слышно. К тому же, как я подозреваю, у твоей приятельницы чрезвычайно острый слух.
Он оглянулся на дом, словно ожидая увидеть, как Уида выглядывает из окна и кричит: «Учтите, двойняшки, я все слышала!»
— Слух у нее острый, нрав — склочный, но она настоящая эльфийская принцесса, — ответил Эмери. — Не завидую Талиессину.
— Слушай, Эмери, где ты ее нашел?
— В одном маленьком городке, на конской ярмарке.
— Она любит лошадей?
— Обожает.
— Интересно... Должно быть, это признак истинного аристократизма.
— Нет, просто черта ее характера. Одна из самых приятных, кстати.
— А она отважная, если решилась разгуливать по Королевству сейчас, когда человека могут запросто убить, просто заподозрив в нем родство с Эльсион Лакар, — заметил Ренье.
— Ищешь в ней хорошие стороны? — прищурился Эмери. — Они есть, не беспокойся. Даже искать не придется, сам все увидишь.
— До сих пор не могу поверить, — пробормотал Ренье, — что ты раздобыл настоящую Эльсион Лакар... Как это все-таки вышло?
— Я сменял ее на своего кучера, — сказал Эмери. И, увидев ошеломленное лицо брата, громко рассмеялся.
* * *
Второй раз Эйле пришла в дом Адобекка почти год спустя после первого. Тем вечером ни самого Адобекка, ни Фоллона не было: оба отправились во дворец и там заночевали. Дверь открыл сам Ренье, поскольку стряпуха уже спала.
— Эйле! — обрадовался Ренье. — Поднимайся ко мне.
Но молодая женщина покачала головой. Ренье поднял лампу повыше и увидел, что Эйле недавно плакала.
— На тебе лица нет! — сказал Ренье. — Что опять случилось? Ожидается второй ребенок?
— Не шутите, — попросила она. — Талиессин пропал. Его нет второй день.
— Это так серьезно?
— Обычно он приходит каждый вечер...
Ренье сел на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Глянул на приятельницу снизу вверх.
— Ты хорошо поступила, что пришла сюда, — сказал он. — Сейчас пойдем его искать. Подождешь здесь.
— Нет! — вскрикнула она. — Я с вами.
— Эйле, будь благоразумна.
— Я сойду с ума, если останусь тут одна.
— Да? — Ренье немного поразмыслил. — Убедила! — объявил он наконец. — Скорее всего, мы отыщем его в какой-нибудь таверне. И скорее всего, пьяного или с разбитым носом. У него, знаешь ли, бывают приступы очень тяжелого настроения.
Эйле улыбнулась сквозь слезы:
— Знаю.
— Подожди здесь, — сказал Ренье.
Он поднялся в комнаты брата — предупредить. Эмери играл в карты с Уидой. Она проигрывала и ужасно злилась.
— Талиессин куда-то пропал, — сообщил Ренье с порога.
Оба игрока повернулись к нему с одинаковым выражением досады на лице.
— По-твоему, это повод мешать нам? — осведомился Эмери. — Ее будущее величество уже проиграла мне должность камерария и два очень хороших замка к северу от столицы.
Ренье чуть пожал плечами.
— Здесь Эйле, она плачет...
Уида положила карты.
— Эйле — это та самая женщина? — спросила она.
Ренье вдруг смутился, сообразив, при ком затеял разговор о возлюбленной принца.
— В общем, да, — сознался он. — Она... очень хорошая.
— Я хочу увидеть ее, — сказала Уида. И добавила: — Поймите меня правильно, вы оба: я совершенно не рвусь занять престол Королевства. Эльсион Лакар не годятся на роль постылой законной супруги.
