— Нам нравилось бродить между мирами. Нам четверым — мы немного не такие, как прочие. Более быстрые... Ринхвивар говорила тебе о том, что для нас время бежит быстрее, чем для других Эльсион Лакар. Помнишь?
— Помнишь?
— Ты помнишь Ринхвивар?
Со всех сторон окружал Чильбарроэса этот вопрос, и он добросовестно сдвинул брови и начал думать: в самом деле, помнит ли он женщину по имени Ринхвивар и тех четверых, для которых время бежит быстрее?
Наконец Чильбарроэс проговорил:
— Нет.
И обвел глазами своих собеседников. Их темные лица стали рябыми от оранжевых пятен, что прыгали от костра и оседали повсюду: на листьях, на густых, как каша, клочьях тумана, на одежде. У одного на кончике носа плясал огонек, и Чильбарроэс улыбнулся: он вдруг понял, что его хотели насмешить и подбодрить, и это переполнило его благодарностью.
— Ринхвивар была настоящей Эльсион Лакар, — сказал один из четверых, которого звали Аньяр. — Она умела замедлять ход времени. Она окружала себя тишиной. Она стала женой короля Гиона. Потом она умерла.
— Да, — сказал Чильбарроэс, — теперь я припоминаю.
— Мы четверо были другими... Мы любили бродяжничать между мирами. Нам не хотелось жить среди людей, нам не хотелось жить и среди эльфов, мы любили опасности, подстерегающие в небытии.
— Разве в небытии есть опасности?
— Ты оставил здесь свою кровь, — сказал Аньяр. — Она позвала тебя, когда ты впал в отчаяние. Теперь ты здесь, и голодное чудовище ожидает тебя в тумане.
— Оно сожрет меня? — спросил Чильбарроэс, озираясь по сторонам — с любопытством, без особого страха.
— Или ты сожрешь его, — сказали ему. — Хуже всего то, что это неважно. Убей его, отбери у него свою кровь. Это важно.
Чильбарроэс замолчал надолго. Слышно было, как трещат сгорающие поленья. Они горели слишком быстро, и все время приходилось подкладывать новые. Туман то колебался, то вставал стеной, но вокруг костра держался оранжевый свет, и там было уютно.
Чильбарроэс спросил:
— Каким я стал?
Аньяр приблизил лицо к его глазам.
— Смотри.
В расширенных черных зрачках отразился Чильбарроэс: полупрозрачный и темный, как раухтопаз, с резкими чертами, рассекающими кожу под глазами и возле рта. И самый рот его сделался как щель; как будто некто смял прежнее юношеское лицо и по свежей глине ножом грубо прочертил несколько новых линий.
Чильбарроэс опустил в ладони свое незнакомое лицо, и чужак, отраженный в эльфийских глазах, сделал то же самое.
— Если бы ты взял себе другое имя, ты выглядел бы иначе, — с легкой укоризной произнес Аньяр.
— Неважно. — Чильбарроэс провел ладонью по лицу
— Неважно, неважно...
Те четверо обступили его и начали дружески подталкивать, словно торопясь поделиться теплом.
— Неважно, это совсем неважно...
Мертвая тень следила за ними из густого тумана.
* * *
Она решилась напасть еще очень не скоро.
Они бродили по серому миру и ловили запахи, доносящиеся от человечьего жилья.
— Забавное чувство, — объясняли те четверо Чильбарроэсу, — люди и их жизнь совсем близко. Иногда кажется — довольно протянуть руку. Но рядом — ничего. Пустота. Мы даже не можем их увидеть. И все же они ощущаются...
— Эльфийский мир от нас закрыт, — добавили они спустя некоторое время. — Мы слишком увлеклись игрой в тумане. Нам кажется, мы разрушили тот старый лабиринт, по которому к нам добрался Гион...
— Но мы не жалеем, — еще сказали они. — Опасность бывает интересной.
— Где мы находимся? — спросил Чильбарроэс.
— Если судить относительно человеческого мира, то недалеко от Медного леса. Как раз там, где король Гион поставил маленький охотничий домик для своей эльфийской возлюбленной...
— Уйдем отсюда, — попросил Чильбарроэс. — В этих краях мне делается сильно не по себе. Как будто ещё мгновение — и я увижу здесь самого себя, счастливого и юного, бегущего по тропинке в тумане навстречу Ринхвивар.
— Такое случается, — согласились его новые друзья. — Хоть и нечасто. Но здесь — самое безопасное место. В других гораздо голоднее. Там оно может напасть в любое мгновение.
— Здесь тоже, — шепнул Чильбарроэс, но эльфы не слышали его.
* * *
Они спали у потухшего костра, когда оно выступило из тумана и принялось рассматривать их. Медленно оно приобретало форму и превращалось в подобие человека: с пустыми глазами, с поджатыми губами, с широкими скулами и густыми черными волосами. Оно глядело на пятерых печально, как будто они были детьми, которые чем-то его огорчили и теперь придется их наказать.
Затем быстрым движением оно переместилось ближе и наклонилось над первым из спящих. Еще миг, и стремительное движение руки разорвало горло спящему. Послышался громкий хрип, кровь хлынула тяжелым потоком, заливая землю и угли костра. Подобие черноволосого человека упало на колени, приникло к земле и принялось хлебать истекающую кровь.
Прочие пробудились и бросились бежать. Издавая горловое рычание, чудовище помчалось за следующей жертвой.
Чильбарроэс понял только, что избранником чудища стал не он, а кто-то другой. Один из его друзей. Один из тех, кому для того, чтобы ощущать себя в полной мере живым, потребовалось постоянное чувство смертельной опасности.
Ринхвивар называла это испорченностью эльфийской природы, вспомнил внезапно Чильбарроэс. Рихвивар считала, что для полноты жизни довольно близости с возлюбленной и красоты, на которую можно любоваться.
Да, ещё дети. Для полного счастья необходимы дети.
Эльфы не бывают многочадны, и Ринхвивар не стала исключением; но одного ребенка она родила своему возлюбленному сразу, едва лишь они начали жить вместе и это был сын. Чильбарроэс даже вспомнил имя своего сына. Теган. Новый король, которому досталось наследие эльфийской крови.
Чильбарроэс бежал, озираясь по сторонам — всякий миг чудовище могло выскочить из засады и броситься на него. Неожиданно бегущий замер, точно налетев на препятствие: впереди, поперек тропинки, он увидел нечто блестящее. Он остановился, тяжело переводя дыхание, и начал подбираться к странной вещи очень осторожно.
Она была похожа на змею. На прядь длинных женских волос. На ленту. Но оказалась — небольшим мечом, предназначенным для юношеской руки.
Отвратительное фиолетовое пламя бегало вдоль клинка, полизывая мимоходом рукоять. Яд, понял Чильбарроэс. Тот самый яд.
Он обмотал кисть руки краем плаща и взял отравленный меч. Клинок оказался неприятно легким, будто был сделан из соломы и готовился предать своего владельца в любое мгновение, какое только окажется для этого удобным.
