Наконец Сафрак не выдержал. Выхватив меч, он пошел навстречу эльфу: будь что будет.
– Я не боюсь тебя, слышишь? – крикнул он с вызовом.
Юноша остановился, расставив ноги и держа в опущенной левой руке нож. Глянул исподлобья.
Сафрак побежал к нему с мечом. Талиессин легко уклонился от первого выпада, заскочил за спину противника и стал невидимым. Тихо хлопнул в ладоши.
Сафрак резко развернулся и никого не увидел. Но он знал, что эльф где-то неподалеку, и несколько раз ткнул мечом наугад.
– Грязный прием! – крикнул Сафрак.
– Зато действует, – отозвался Талиессин, снова появляясь перед ним.
Сафрак поднял меч, чтобы нанести второй удар. Он все рассчитал заранее: если сделать обманный выпад, а затем ударить снизу, целя в живот, у парня не будет времени уклониться. Эльф даже не сможет закрыться – нечем. Ни подходящего дерева поблизости, ни меча, ни щита, а нож в этом случае бесполезен.
И тут он встретил холодный взгляд Талиессина и замешкался лишь на единый миг; но этого мига оказалось довольно. Не раздумывая, Талиессин взмахнул левой рукой и метнул нож прямо в грудь человека.
Лезвие сверкнуло на солнце всего один раз, а затем погасло. Сафрак выронил меч, схватился за пустоту и повалился затылком на землю.
– Алатей, – пробормотал он.
Одним прыжком Талиессин очутился возле него, присел рядом на корточки, криво, почти неестественно изогнул шею, заглянул раненому в лицо.
– Кто ты? – спросил Талиессин и опять быстро облизал губы.
– Сафрак, – хрипло выдохнул раненый.
Талиессин приподнялся, потрогал рукоять своего ножа. Сафрак глухо застонал. Талиессин отдернул руку. Узкое лицо принца – располосованная мордочка хищного зверька – снова возникло перед затуманенным взором Сафрака. Четыре темных шрама закачались вверх-вниз.
– Кто такой Алатей?
– Второй.
– Вас двое? Хорошо. – Талиессин засмеялся. Солнечный свет проник сквозь густые кроны и осыпался на его макушку теплыми брызгами. – Хорошо! – повторил Талиессин. Глаза его отливали зеленью. – Я убил тебя.
– Еще нет, – прошептал Сафрак.
– Это Вейенто, да? – сказал принц, приближая свои глаза к глазам умирающего. – Это он, герцог, да? Ах, как хорошо, как хорошо! Остался один… Один…
Внезапно Талиессин быстро вскочил и наступил на кисть руки Сафрака: он успел заметить, как тот из последних сил потянулся к своему мечу. Сафрак прижался щекой к земле, опустил веки. По его подбородку сползала розовая слюна.
– Какое уродство – человеческая кровь, – сказал Талиессин. И снова засмеялся.
Он обошел свою жертву кругом, подталкивая его ногой. Сафрак устало вскрикивал при каждом толчке, а Талиессин посмеивался сквозь зубы. Затем он наклонился, поднял выроненный Сафраком меч. Повертел его, покачал на вытянутой руке. В глазах Сафрака то и дело отражались отблески стали.
Талиессин сказал:
– Я заберу твою лошадь, хорошо?
И быстрым взмахом меча перерезал лежащему горло.
* * *
Усадьба господина Алхвине уже почти догорела, но оставались еще сараи, склады, лаборатории и последняя из трех построенных им витражных сфер; туда-то и переместилось большинство бунтовщиков. Какие-то люди, растрепанные и оборванные, угрюмо кидали на телеги мешки с зерном. Возле усадьбы их прежде не видели, и откуда они появились – никто не мог взять в толк. Терпеливые лошадки переступали с ноги на ногу и трясли гривами: им не нравился запах близкого пожара.
Две бабы в подоткнутых юбках вдруг с визгом вцепились друг другу в волосы; это произошло совершенно неожиданно для всех. Их не растаскивали до тех пор, пока они не покатились по земле прямо под ноги грузившим мешки. Тогда один из мужчин огрел их здоровенной дубиной, и они с новым визгом разбежались в разные стороны.
Тонконогий вороной конь промчался, минуя пожарище, и люди расступились, не смея ему противостоять; миг – и прекрасное животное исчезло. День перешел на вторую свою половину.
Личной прислуги в доме господина Алхвине было не много. Почти все слуги погибли в огне: их заперли в кухне, когда поджигали господское жилище. Одна девушка выбралась было через соседнее окно, но ее вовремя заметили и закидали камнями и поленьями.
Возле стеклянной сферы сидела на земле женщина с распущенными волосами; одежда на ее груди была вся разорвана, а перед нею лежал мертвый младенец. Мимо женщины бегали взад и вперед люди, иногда толкали ее, но она не замечала происходящего и глядела перед собой остекленевшими глазами. Лишь изредка она испускала короткий звук, похожий на мычание.
Всадник показался на дороге, ведущей к усадьбе, как раз в тот миг, когда внутрь последней из стеклянных сфер метнули большой пылающий шар: это были скатанные тряпки, обмазанные смолой и подожженные. Внутри шара сразу загорелось. Огни пробежали по витражам, на лицах стеклянных людей вспыхнул нездоровый румянец, затем они начали стремительно смуглеть, чернеть, и вдруг взорвалось все разом. Густой фонтан осколков взметнулся в небо.
Несколько человек успели отбежать, двое упали, и дождь из стекла обрушился на них сверху. Липкая кровь растеклась вокруг упавших, измарала стекла, смешалась с копотью.
На какое-то время все замолчали. Слышен был только рев пламени, а затем поднялся тонкий пронзительный крик: верещала какая-то девушка, почти подросток, Она была босая, в одной рубашке на голое тело, с распущенной косичкой, полной хлопьев пепла.
Взобравшись на крышу сарая, широко расставив тощие ноги, она глядела на двоих мертвецов и кричала, кричала. В ее крике было что-то птичье: так надрывалась бы самка, заметив угрозу возле своего гнезда.
Второй звук прибавился к первому на фоне ровного гудения пламени: мерный стук копыт. Он нарастал, делался все более властным и громким. Серый широкогрудый конь не боялся ни толпы, ни мертвецов, ни пожара; он был хорошо обучен и вполне доверял всаднику.
Всадник, молодой человек с жуткими шрамами на лице, влетел на площадь перед взорвавшейся стеклянной сферой и резко натянул поводья. Второй человек свешивался с коня, его руки и светлые волосы болтались с одной стороны, ноги – с другой. Он был мертв.
Юный всадник придерживал его за пояс. Сильным движением сбросив убитого на землю, юноша громко крикнул:
– А вот еще один!
Конь покосился на седока, тихо заржал, и юноша бегло погладил его по морде. Развернул коня, позволил ему поплясать, брыкнуться разок, а затем опять натянул поводья.
Люди обступили всадника. Кое-кто приглядывался к убитому, нож незаметно вытащили из груди мертвеца и припрятали. Все приметили в новом человеке бунтовщики: и грязные стоптанные сапоги (должно быть, немало довелось ходить пешком, прежде чем разжился лошадью), и уверенную посадку, и испачканные руки с обломанными ногтями.
