– Но как в таком случае мы оказались посреди пустыни? – Элизахар не хотел верить услышанному. – Разве для этого не нужно войти в чужой сон? Мы поступали так много раз…
Гион тихо засмеялся.
– Я не умею распознавать грезы кочевников, – повторил он. – Для меня их мечты, их наркотический или болезненный бред и их сновидения суть одно и то же. Мы на вражеской земле, Элизахар. Здесь я почти бессилен. Просто стой и смотри.
– Что он затевает?
– Твой отец? Полагаю, хочет заключить союз с кем-то из сидящих в этой палатке. Он всегда знал, что надо делать, герцог Ларренс. Когда-нибудь это погубит его.
– Может быть, сегодня, – сказал Элизахар.
Гион быстро повернулся к нему.
– Может быть, и сегодня, – подтвердил король. – Слишком умный. Слишком многое знает. Чересчур полагается на свой опыт. Вот что может оказаться поистине губительным, не так ли?
– Не знаю, – сказал Элизахар, и Гион рассмеялся.
Ларренс что-то говорил – оттуда, где стояли наблюдатели, невозможно было разобрать ни слова; зато Элизахар вдруг начал слышать чужие мысли. Отрывистые слова на непонятном языке, затем – обрывок мысли герцога: «…у раба татуировка, как у анат…»
Элизахар хмыкнул, и Гион метнул в его сторону быстрый взгляд:
– Что?
– Когда Ларренс думает, у него голос намного выше. Разговаривает он басом, а думает почти как женщина.
– Полезное умение, – сказал Гион.
Разговор в палатке делался все более бурным. Ларренс несколько раз вставал и снова садился; затем раб с татуировкой, как у анат, подал ему питье, и кругом все умильно заулыбались и закивали бородами. Ларренс широко улыбнулся и начал пить. И по тому, как пристально следили остальные за тем, как дергается горло герцога, Элизахар наконец догадался:
– Они отравили его.
– Да, – сказал Гион.
– Вы знали, что это случится?
– Нет. Не вполне. Кто-то из кочевников постоянно видел эту сцену во сне. Может быть, он и сейчас спит и мечтает об этом? Я не знаю. Но рано или поздно это произойдет. Ты меня понимаешь?
Элизахар пожал плечами.
– Нет, мой господин.
– Это твой отец, Элизахар.
– Больше уже нет.
– Объясни, – потребовал Гион.
– Нечего объяснять, ваше величество. Он отказался от меня. Наверное, если бы речь шла об обычном человеке, можно было бы начать рассуждать о прощении или о невозможности прощения… Но мой отец необычный человек, к нему неприменимо это: «простить – не простить»… Просто он не потерпит рядом с собой никого, вот и все.
Гион прикусил губу. Кажется, впервые за все время их знакомства Элизахару удалось по-настоящему удивить короля. Но сказал Гион совсем о другом:
– Если это только сон, если некто еще только мечтает о том, чтобы совершить все, что мы увидели, ты попытаешься спасти его?
– Как? Уговорить не пить из рук того раба с татуировкой, как у анат? Уверен, это никакой не раб, – добавил Элизахар. – Но даже если я попытаюсь предупредить его, мой отец никого не станет слушать. Если он поедет на эти переговоры, он не сможет отказаться от угощения, вот и все.
Что-то звякнуло в темноте. Элизахар хотел было взглянуть туда, но Гион опередил его: стремительно наклонился и накрыл нечто лежащее на песке ладонью.
Элизахар шагнул вперед, к отцу. Ноги его сразу увязли в песке: он действительно находился в пустыне.
Ларренс захрипел и схватился за горло. Что-то булькало у него во рту, как будто там вскипала жидкость, бешеные глаза полезли из орбит.
Человек с татуировкой анат засмеялся и разбил кувшин, прочие вскочили, и пошло мельканье широких рукавов, развевающихся кушаков, синих и черных покрывал, а посреди всего лежал, запрокинув голову, герцог Ларренс и непрестанно хрипел.
Элизахар сделал еще несколько шагов и вдруг рухнул в пустоту.
* * *
Когда Элизахар открыл глаза, он увидел свет. Ласковый, спокойный свет, уверенно наполняющий собою землю. Элизахар повернул голову. Стебли травы. Высоченные, почти как деревья. Он лежал в траве, под синими эльфийскими небесами, и река шумела на перекате совсем близко.
Элизахар сел, тряхнул головой. От волос еще пахло песком, пустыней.
– Он проснулся! – крикнула Фейнне. Она говорила откуда-то сверху.
Запрокинув лицо, Элизахар увидел ее сидящей на нижней ветке дерева. Рядом с ней удобно устроился, подобрав под себя ноги, Аньяр, друг и названный брат Гиона. Должно быть, они сидели здесь давно и наблюдали за спящим.
– Вы дурно поступаете, госпожа Фейнне, – строго произнес Элизахар. – Человек во сне бывает непригляден.
– Любовники всегда спят вместе и не заботятся о том, как они выглядят, – отозвалась Фейнне, а Аньяр одобрительно свистнул.
– Когда люди спят вместе, они, по крайней мере, выступают на равных, – возразил Элизахар. – А вы бессовестно подсматривали за мной.
– Очень увлекательно, – сказала Фейнне. – Между прочим, вы во сне храпите.
– Вы тоже, – сказал Элизахар. – Что, не знали? Храпите-храпите. Тихонько так, как мышь. Тоненько – у-ухрр, у-ух-рр…
Фейнне спрыгнула с дерева, так что он едва успел подхватить ее. Вместе они повалились обратно в траву.
– Где вы были? – спросила Фейнне, отряхивая песок с его волос.
– В пустыне.
– Это Чильбарроэс, да? – Она нахмурилась. – Я беспокоилась.
– Это был король Гион, – ответил Элизахар. – Он видел странный сон.
– Расскажите, – попросила она.
Аньяр незаметно приблизился и теперь стоял рядом, за плечом у Элизахара.
– Нечего рассказывать. Сон о смерти Ларренса. Впервые за все эти годы я видел отца так близко.
Элизахар задумался, привлек Фейнне к себе.
– Король спросил, не хочу ли я спасти Ларренса, коль скоро мне стало известно, каким именно образом он умрет.
Фейнне долго не отвечала: она явно была смущена. Наконец, когда молчание начало затягиваться, она осторожно проговорила первое, что пришло ей в голову:
– Вряд ли вы или кто-либо еще может решать судьбу Ларренса…
– Это невозможно, – подал голос Аньяр.
Элизахар обернулся и поднялся на ноги, впустив Фейнне; девушка осталась сидеть на траве.
– Я не заметил, как вы подошли. Я думал, вы все еще на дереве.
– О, я подслушивал, – живо откликнулся Аньяр. – Если бы вы знали, что я поблизости, то никогда не высказались бы так откровенно.
