– Я ничего особенного не сказал.
– То, что показывал вам Гион нынче в пустыне, – это не мечта и не сон о будущем, – сказал Аньяр. – Это случилось позавчера. Вы видели воспоминание. Будь иначе, картина была бы более смазанной…
Элизахар опустил голову. И встретил взгляд Фейнне. Его поразила тревога в ее глазах.
– Что?.. – вскрикнул он, стремительно опускаясь рядом с ней на колени. – Что, родная?
– Мы должны вернуться, – сказала она.
– Зачем? Зачем мы должны возвращаться? Я знаю целую кучу доводов против такого решения. – Он взял ее руку и осторожно загнул к ладони мизинчик. – Во-первых, ваше зрение…
Она грустно пошевелила мизинчиком.
– Мое зрение… почти не имеет значения. Ларренс мертв, а это значит, что майорат переходит к одной из дочерей герцога. Точнее, перейдет, если не объявится старший сын, законный наследник.
Он настойчиво прижал второй палец Фейнне, безымянный.
– Дороже всех майоратов, всех титулов… – начал Элизахар.
– Нет. – Она вырвалась. – Вы не слушаете! Это дороже моего благополучия… Может быть, даже дороже нашей любви! Я позову короля… Не хотите слушать меня, послушайте его.
– Я не понимаю, при чем здесь король! Это мое дело. Мое и ваше. Король Гион не властен надо мной и уж тем более не властен он над вами.
Элизахар покраснел. Никогда прежде они с Фейнне не разговаривали в таком тоне. Она почти кричала на него, и он готов был взорваться.
– Король Гион не будет мне приказывать, – повторил Элизахар уже мягче. – Короля Гиона не существует. Он тень. Не ему распоряжаться моей жизнью.
– Вы ошибаетесь, – сказала Фейнне и заплакала. – Вы принадлежите Гиону. Вы принадлежите ему с той самой минуты, как Чильбарроэс нашел вас на границе королевства и спас от смерти. В любое мгновение он может войти в ваш сон и забрать вас в собственные видения. Вы часть его бытия, один из тех якорей, что удерживают его в нашем мире и не дают рассыпаться в прах.
Элизахар подавленно молчал.
Слезы текли по лицу Фейнне, и Элизахар вдруг подумал о том, что прежде никогда не видел ее плачущей. Мысль о том, что Фейнне впервые плачет – и плачет из-за него, – была невыносима. И вовсе не разумные доводы, которые она приводила, а эти слезы заставили его дать мысленную клятву подчиниться.
– Вы его собственность, – заключила она и улыбнулась.
– Госпожа Фейнне права, – вмешался Аньяр. – Чильбарроэс определил вашу судьбу, и, следовательно, вы не можете отказать ему в повиновении. Король Гион, даже став тенью, имеет полное право распоряжаться своей собственностью. В том числе и вашей жизнью. Сейчас вы обязаны вернуться к людям. Майорат ваших предков не должен стать частью владений Вейенто. А это непременно произойдет, если вы не объявитесь дома и не вмешаетесь в события.
– В таком случае госпожа Фейнне останется здесь и будет ждать моего возвращения, – хмуро сказал Элизахар.
Аньяр покачал головой.
– Вы явитесь в замок вместе с женой, чтобы у вашей мачехи не возникло и тени сомнения в том, что ни она сама, ни ее дочери не имеют там никаких прав.
– С женой? – Элизахар задохнулся. Ему стало горячо, как будто он вновь, по капризу Гиона, перенесся в пустыню.
Аньяр передернул плечами.
– Не вижу здесь ничего невозможного! Рано или поздно госпожа Фейнне должна была стать вашей женой, разве нет? Полагаю, брак с вами – ее желание. Или у вас имеется какой-то скрытый дефект, который не позволит вам жениться? В таком случае прошу сообщить об этом прямо сейчас.
– У меня нет скрытого… – машинально начал Элизахар и, сильно покраснев, оборвал себя. – Проклятье, что я такое болтаю!.. Вы застали меня врасплох.
– На это я и рассчитывал, – самодовольно сообщил Аньяр. Он схватил Фейнне за руку и рывком поднял ее на ноги. – Идемте. Король ждет вас.
* * *
– Зачем нам завязали глаза? – спросил Элизахар.
– Чтобы вы не знали, куда мы идем, – был ответ.
Чей голос прозвучал? Аньяра? Кого-то из эльфов? Или короля Гиона? Этого не могли понять ни Элизахар, ни Фейнне.
Они дали обещание повиноваться, и тотчас Аньяр наложил черные повязки им на лица. Мир исчез: растворилась в черноте пронизанная светом река, скрылись во мраке желтые песчаные обрывы, заросли яркой зеленой травы, стройные стволы деревьев, ажурные стены эльфийского дворца. Весь мир Эльсион Лакар, вся та преизбыточная жизнь, что наполняла его, – все потерялось во властной черноте.
Переход от изобилия к полной скудости оказался слишком сильным для Элизахара; расставшись с миром света и красок, он едва сдержал стон.
– Для чего нам завязали глаза? – повторил он.
– Чтобы сделать с вами все, что нам потребуется, и вы не могли бы возразить, – ответил голос.
Их взяли за руки и повели куда-то. Под ногами ощущалась ровная дорога. Ни звуков, ни запахов не доносилось извне. Элизахар слышал только свое дыхание да биение сердца. Он почти не чувствовал собственных шагов: просто переставлял ноги, повинуясь чужой воле.
И еще он знал, что Фейнне рядом.
– Зачем вы завязали нам глаза? – спросил он в третий раз.
Некто державший Элизахара за руку остановился.
– Для того, чтобы ты знал, что будет чувствовать твоя жена, когда вы вернетесь в мир людей.
При этих словах ему следовало бы содрогнуться от ужаса и сострадания, но он ощутил лишь горячий прилив счастья. «Твоя жена», – так сказал тот, невидимый.
– Моя жена, – повторил Элизахар.
Стоявший рядом засмеялся и повел его дальше.
Наконец дорога закончилась. Они остановились и сразу же окунулись в гомон голосов. Теперь чужие руки были повсюду. Они хватали Элизахара за плечи, дергали завязки его одежды, стаскивали с него рубаху и штаны, трепали его волосы, и вдруг он почувствовал прикосновение шелка: его облачали в длинные просторные одежды. И почему-то Элизахару подумалось, что они непременно должны быть белого цвета.
А затем с его глаз сдернули повязку, и ослепительный мир ворвался в сознание Элизахара. Ощущение было таким сильным, что он пошатнулся и невольно зажмурил глаза.
– Элизахар, – позвала Фейнне.
Очень медленно он повернулся на голос и приподнял веки.
Фейнне, залитая светом, в длинном белоснежном балахоне, который при каждом ее движении колыхался и отливал то розоватым, то жемчужно-серым, то блеклой синевой. Каштановые волосы девушки были распущены, они свободно падали на плечи, на спину. Фейнне никогда не была худенькой, и сейчас ее полнота как нельзя лучше гармонировала с тем цветущим, избыточным миром, посреди которого находилась девушка.
