– Живы, – ответил кто-то, – но не целы.
– Ладно, это все потом. Грамаль где?
– Там, в кустах.
Куда девалась моя уверенность?
Чертов старикан наверняка смылся под шумок. Едва дыша, я поплелся туда, где оставил его, и с облегчением вздохнул, увидев в той же позе на том же месте.
Не рассчитал я сил, слишком сильно ткнул его мордой в землю. От удара он вырубился. Тащи его теперь на себе. До утра никто, кроме него, глаз не сомкнул. Мы насчитали одиннадцать трупов и одного живого, но едва вменяемого, с месивом вместо лица.
И с этим я перестарался. То ли сила во мне завелась, то ли дури слишком много. Толку с него не было, он и дышал-то через раз, куда там говорить.
Валет горевал над трупом брата, его не тревожили. Из пятерых братьев, некогда подписавших контракты, в живых остались только он и Бубновый. Двоих я не знал, они погибли еще до моей вербовки. Теперь Треф унес секрет погодной приметы в могилу, а небо над нами просветлело и осыпалось звездами.
– Скоро ляжет снег, – не обращаясь ни к кому, замогильным голосом произнес Холодок.
Утром Валета насильно усадили в повозку и двинулись дальше. На краю поляны остались два холмика и камни с именами умерших. Когда закончим все дела, вернемся и откопаем их, а сгоревший остов так и непочиненной телеги будет нам маячком.
Ну что за хреновая штука жизнь. Сперва нас поливал дождь, теперь жарило солнце. Оно пекло так, что во фляжках закипала вода. И не было от него никакого спасения.
Так уж устроен человек. Не угодишь на него. Дождь – плохо, холодно. Вылезло солнце – и опять все не так, слишком уж жарко и пот в три ручья, та же сырость. Мундиры свалили кучей в последней повозке, голому все не так жарко. Все угрюмо молчали, изнывая от жары. Даже Грамаль, будь он неладен, и тот заткнулся.
– Привал! – едва ворочая распухшим от жары языком, объявил Холодок, так и не снявший мундир. – Сворачивай туда, – он указал на видневшуюся сквозь деревья воду.
Возница с радостью исполнил приказание, и вскоре мы плескались в прохладной прозрачной воде.
– Поживем тут немного? – спросил Валет, наконец-то оправившийся от смерти брата.
– Можно, только разрешения у Холодка спроси. – Я окунул лицо в воду, наслаждаясь прохладой.
– Сам спроси, – бросил Валет и, не снимая порток, нырнул. – У-ух, хорошо, – выкрикнул он, выныривая, – давай сюда, братцы.
Спросить? Ладно, спрошу, вот только найду его сначала. Повозки пусты, если не считать Грамаля и его охранника.
Обас, недовольно морщась, попросил прислать ему замену. Я обещал, но кого заставишь сидеть со стариканом, когда можно порезвиться в воде вволю. Но сменить его все-таки надо, удовольствие, оно ж на всех. Отдав распоряжения, я отправился на поиски лейтенанта.
Терпеть не могу эти колючки, так и норовят разорвать Одежду и пустить кровь. Должны же они кончиться. Нет чтоб вырасти цветочкам, так этой дряни тут, что волос на голове. У-у, как я все это ненавижу. А вот и одежда Холодка.
– Слышь, лейте… – Я осекся, звуки застряли в горле. Холодок стоял ко мне вполоборота и даже не думал прикрыться.
– Ну чего вылупился? – улыбаясь, произнес он. – Ты же хотел правду. Вот она, правда. – Он развернулся, выставив напоказ свою грудь. Солнце играло капельками на совсем не мужской и довольно нескромной груди. И где он, тьфу ты, она, ее прячет, когда в форме. – Брось глазеть, – она сделала шаг ко мне, – и рот закрой. Ну что с того, что я не мужчина. Я все еще твой командир. Так что докладывай, чего хотел?
– Я это… ну мы… – Я старался не смотреть в ее сторону, что я, голых баб не видел? И голых командиров доводилось, но голую бабу-командира, это впервые, – кто-нибудь еще знает?
– Да все вокруг, – засмеялась она и сделала еще шаг, – только думают, что все это выдумки вашего Трепы.
Да, Трепа выдумщик еще тот, на себе испытал.
– Это понятно, а вот так, как я?
– Треф знал, но он умер. – Знал и молчал, мог бы хоть намекнуть перед смертью. – Но ты ведь не это хотел спросить. – Она подошла вплотную.
Я не шевелился.
– Да, ребя…
А все же баба Холодок. Еще какая баба!
В ворота Лесфада нам пришлось колотить полночи. Я кулаки сбил в кровь и, когда ворота, скрипнув, отворились, едва не прибил сонного охранника. И плевать я хотел, что у них ворота охраняют капитаны.
Последние несколько дней прошли в обоюдно приятном знакомстве нас и болотных обитателей. Холодок веселилась, говоря, что эти мелкие твари – не самое страшное на болотах. Да и не болота это вовсе, так, водичка протухла, ее даже пить можно. А вот на ее родине болота так болота, и комары там с лошадь. Ей никто не верил, теряясь в догадках о ее прекрасном настроении. И только я знал, что так сильно ее меняет и что происходит каждую ночь. Другие же по-прежнему считали ее мужчиной. Пусть так и остается.
Нас разместили в сырой, как само болото, на котором стоял замок, башне. Это лучшая, сказали они, специально для героев вроде нас. А в глазах у них было все, кроме почтения. Разговоры с Грамалем не прошли для меня даром, я мысли читать стал и теперь точно знал, что они издеваются. Что же до Грамаля, то его сразу хватанули под белы рученьки и утащили, а он визжал и брыкался и даже пытался кусаться. Когда его заводили в башню, он оглянулся и одарил меня недобрым взглядом. До последнего надеялся, что я его отпущу в надежде сохранить тайну.
Но я рассудил по-другому. Пока он не скажет им, кто такая Адель, он будет жить, а как только скажет – умрет. Поэтому он и сам будет молчать какое-то время. Да наплевать, все, что мне нужно, – это хорошая еда и теплая постель, да чтоб не трогал никто.
Глава 10
КНЯЖЕСКИЙ ПРИЕМ
Пожрать с утра опять не дали и вместо завтрака отвели на прием к князю.
Князь лениво развалился в высоком резном кресле. Он не отреагировал на наше появление и продолжал полулежать в кресле, внимательно разглядывая что-то между пальцев. Только когда один из его слуг или советников шепнул что-то ему на ухо, он поднял взгляд. Тяжелый это был взгляд. Его глаза вынырнули из-под копны некогда черных, а ныне почти седых волос и принялись буравить дыры в каждом из нас.
Наглядевшись, князь откинулся на спинку и, почесав узкий подбородок, улыбнулся.
– Спасибо за службу! – не по-княжески уставшим голосом произнес он.
Холодок скосил на меня глаз. Я едва заметно кивнул. За усталостью в голосе князя чувствуется страх. Настолько сильный, что никакая усталость не может его скрыть. Князь напуган, он едва ворочает языком, пальцы правой руки нервно долбят по подлокотнику, а веко над левым глазом не перестает дергаться. Уж не мы ли его так напугали? Теперь уже я скосился на Холодка, он пожал плечами.
