Хорек он на то и Хорек, чтоб вперед лезть. Везде ему надо свой нос сунуть. Ввяжется в драку, а потом уж думает. Зря я его отрядил, да больше некого. Не посылать же Гробовщика, он как медведь, весь лес перебудит.
– Дальше, – обвел я остальных недобрым взглядом. – Трепа, чеши в охранение, Следопыт покажет, где встать. Носатый, сменишь его через два часа, дальше по очереди. Все, включая меня и герцога. Всем остальным спать. Как только наш зверинец что-то выяснит… Вот тогда и будем думать. – Я потер лоб. Только головной боли мне сейчас не хватало для полного счастья. – Где Гробовщик? – его отсутствие я только сейчас заметил.
– Тута я. – Здоровяк вылез из кустов, на ходу завязывая штаны. – Не повторяй, – подмигнул он, – я все слышал.
– Мы тебя тоже замечательно слышали. – Окорок подленько улыбнулся. – Ты б так в драке ревел, враги бы сразу разбежались.
– Хочешь узнать, как я в драке? – Гробовщик поднял свой могучий кулак и потряс им в воздухе.
Затевалась свара. Ну и пусть, порезвятся малость, разомнутся, вредно не будет.
Я махнул рукой, давая понять, что не против, и отошел в сторону, надеясь увидеть бой. Но Окорок все испортил. Слегка поглумившись, он вдруг залебезил и с улыбкой пошел на примирение. Народ неодобрительно загудел. Я снова потер лоб, пытаясь прогнать боль, и стал устраиваться на ночлег.
– Можно с тобой поговорить? – спросил Лерой.
Я вздрогнул. С испугу сердце ударилось в пустоте и отозвалось болью.
– Садись, – ответил я и как можно более незаметно размял ребра с левой стороны. Сердце успокоилось.
Со дня смерти Валета герцог ни с кем, кроме своего слуги, не разговаривал, держась в стороне и стремясь никому не попадаться на глаза. Может, потому, что чувствовал свою вину, а может, потому, что все решили, что он виноват. Все, даже его слуга, но последний хранил герцогу верность, то ли по привычке, то ли потому, что больше ничего не умел.
Герцог присел рядом, потерянно взглянул на меня, но не смог удержать взгляд.
– Знаешь, Медный, я никогда не был трусом. Никогда. Я всегда делал все, чтобы люди… – он оборвал фразу, – короче, там, на болотах, когда погиб твой человек, я растерялся. Я устал. Устал настолько, что не сразу понял, что происходит. Если бы не усталость, я бы вытащил его. А так я просто стоял и смотрел. Смотрел, как он тонет! – Герцог в сердцах сплюнул в сторону.
Что происходит с миром? Дворянин льет слезы о простолюдине, а полковник оправдывается перед лейтенантом. Нет, длительное пребывание среди нас плохо на нем сказывается. Сентиментальным стал, того и гляди, разревется. Воды нам тут мало!
– Я, – продолжал герцог, – убивал и отправлял людей на смерть, но еще никогда никто не умирал по моей вине без острой в том необходимости.
Так вот в чем все дело. Ему жаль не Валета. Ему жаль самого себя. Ему жаль, что он уронил свое достоинство перед нами и развеял миф о герое, клубившийся вокруг него. И теперь он пытается оправдаться передо мной, оправдываясь перед собой.
Я посмотрел на его сгорбившуюся фигуру. Герцог стал маленьким, словно усох за последние дни. Он оброс, волосы его свалялись, и он даже не пытался следить за собой.
Ну и что мне с ним теперь делать? Проклятье, и так людей нет, а еще этот сопли распустил.
– Перестань! – вслух произнес я. – Ты еще разревись. – Я сплюнул. – Валет умер, делая дело, и нам надо доделать его. И я его доделаю, с тобой или без тебя. А ты можешь зарыться под подушку и распускать нюни, сколько тебе влезет.
– Как ты смеешь! – прорычал он.
– Ну вот ты и закипел, – улыбнулся я. – Видишь, как это легко. Вот закипевший и злой ты нам и нужен. Только злость свою направь не на нас, а на тех, по чьей милости мы сюда поперлись. Это они виноваты в смерти Валета, а не ты. На твоем месте мог оказаться любой из нас. Я это знаю. Ребята это знают. Мы все это знаем. Теперь это знаешь и ты, – я грустно рассмеялся, – и, зная это, что ты будешь делать? Набьешь ли ты морду мне за нанесенное оскорбление или найдешь тех, кто действительно виноват во всем?
Я умолк, хотя хотелось добавить еще кое-что. Он разглядывал грязные носки своих сапог и тоже молчал. Так, молча, мы и сидели, а мне ужасно хотелось спать. И вахта моя уже не за горами. Но я терпеливо ждал, когда мои слова доползут из его ушей до мозга и с него наконец спадет оцепенение.
Он очнулся, тяжело вздохнул, словно воздух, выходящий из его груди, причинял ему боль, и изрек:
– Ты хороший командир, Медный. – Он поднялся, бросил на меня взгляд. За внешней улыбчивостью которого читалось, «но ударил ты меня зря». – Ты отличный командир, – на его синих губах появилось подобие улыбки, – я бы мечтал служить под началом такого командира.
Я долго смотрел в его покачивающуюся спину и гадал о мотивах, побудивших его сказать именно это и именно так. Он сказал «такого командира», не сказал «под твоим началом», а именно «такого», что ж, герцог, мы тоже кой-чего в словоблудии понимаем. Ты хочешь, чтобы я не смотрел на тебя как на врага, и только, но ты не будешь церемониться, если тебе представится случай.
Следопыт явился под утро, когда я сдал вахту и только-только начал дремать. Он не стал церемониться, а, растолкав меня, почти заорал в ухо:
– Они! Медный! Это они! Я видел Шепот!
– Ну и чего ты орешь? – уставшим безжизненным голосом спросил я. Головная боль стала невыносимой, она отбирала те малые остатки желания шевелиться, что еще были во мне. – Можно ж было тихо. – Я сел, растер лоб, боль не прошла. – Шепот сам видел?
– Ага, – радостно выпалил он.
– И как она?
– Ну. – Он почесал голову и, выудив из отросших волос паразита, раздавил его грязными ногтями, – лучше нас. Не похоже, что она пленница. Ведёт себя уж больно по-хозяйски.
– Это как?
– Как ты среди нас.
– Ясно. – Кое-что в самом деле стало ясно. – Поднимай людей.
Беспечность и излишняя самоуверенность никогда не доводят до добра. Следопыт то ли от радости, то ли из лени, а может, из страха, что Хорек не сдюжит, не удосужился сосчитать врагов. Даже примерно. И мы окружали лагерь, теряясь в догадках об их числе. Они же чувствовали себя хозяевами и абсолютно ничего не боялись.
Часовой в форме лорда Паарских земель спокойно дрых на посту, обняв копье, как девку. Он умер, не издав не звука. Когда же мы подошли ближе, я чуть не расхохотался. Они лежали вокруг костра тесными рядами. Бери копье и насаживай их как перепелов на вертел. И никто не охранял их сон. У костра не было даже забулдыги с бутылкой.
Хорек прокричал птицей, отродясь не водившейся в этих местах, и резня началась. Теперь беспечность проявил я.
Мы вошли в азарт, мы резали, кололи и рвали их, медленно продвигаясь к центру, мы вымещали злобу, накопившуюся в нас, мы хотели только одного – убивать. А они умирали, даже не проснувшись и не издав ни звука. Меня веселило это, и только когда уже никого из них в живых не осталось, только тогда я сообразил, что не вижу ни Шепот, ни тем более Адели, а вместо крови из убитых сыпется солома и болотная тина. Сообразив это, я стал вращать головой. Отчего мой бедный, и без того ссохшийся и болящий мозг принялся стукаться о череп. Хорошо хоть с обратной стороны.
