Он отомстит. Всем. Найдет их и убьет. До последнего. Они убили в нем Крэйна. Они оставили в нем жить чудовище, которое отвратительнее любого хегга. Они изуродовали его изнутри и снаружи. Не глядя. Как копошащегося под ногами жука. Они!
Крэйн засмеялся, и смех этот был ужасен.
Они были для него всем. Он не знал, что это за «они», но он чувствовал их везде. В сером небе. В земле. В ветре. В запахе влажных предрассветных трав. Они пялились на него своими гнилыми глазами, они прикасались к нему своими кривыми мягкими пальцами. Они… Они. Крэйн на ощупь подхватил с земли дубинку.
Убить их всех. Отомстить за себя. За уничтоженного, стертого с песком Крэйна. Не давать им пощады. Они все одинаковы, меняются только лица. Но он покажет им. Они еще пожалеют.
Почти у самого нальта Крэйн опять споткнулся и упал лицом вниз. Земля приникла к губам, вкус у нее был холодный и сырой. Крэйн обнял ее.
– Меня убили, – прошептал он ей. – Убили. Вот так.
Лайвен неторопливо насыпала в миску две небольшие горсти пожухлого олма, тщательно отмерила горячей воды из запасенного с последней стоянки бурдюка, перемешала. Крэйн, помятый, слабый и чувствующий мягкость в пальцах и костях, сидел рядом, привалившись спиной к стене нальта, и отсутствующим взглядом следил за проносящимися в отверстии деревьями. Деревьев становилось все больше, они робко пытались объединиться в чащицы, прикрывались кустарником.
– Себер скоро… – тихо, как в задумчивости, пробормотал он, почти с отвращением вдыхая запах старого распаренного олма и грязного человеческого тела.
– На, ешь. – Лайвен небрежно поставила рядом с ним миску, отодвинулась. – Воды горячей больше нет, стоянку ради тебя не сделают, так что налегай давай. Ради такой пьяни Тильт не сжалится. Лопай.
Крэйн отвернулся от миски.
– Я не пьянь.
Лайвен насмешливо вздернула бровь.
– Передай это Садуфу, который на рассвете закидывал тебя в нальт словно мешок с тангу, то-то он удивится! Валялся мордой в землю, уже и ходить не мог. Кувшин разбил…
Говорить не хотелось. Хотелось раствориться в пресном горячем воздухе, бьющем из отверстия в навесе, и разлететься с ним на тысячи тысяч маленьких кусочков, порхающих над землей. Ворчащая тяжесть в животе говорила о том, что хмель выйдет не скоро. Лайвен или поняла его самочувствие, или израсходовала утренний запас злости, она долила в его миску воды, поставила еще ближе.
– Ладно, отработал… Хеннар тебя даже хвалил. Особенно когда ты во второй раз упал. Крови много было. Зрителям понравилось. Как по-настоящему.
– По-настоящему? – Крэйн издал какой-то звук, напоминающий глухой резкий всхлип, и торопливо, обжигая десны, стал есть олм. Разваренные зерна были колючие и набухшие, как старые почки на деревьях.
– Сердишься? Это всякий раз бывает, не смотри. Думаешь, мне легко корячиться перед этими брюхатыми уродцами за пяток сер? Бейр!..
– Я не Бейр. Меня зовут Крэйн.
Она рассмеялась.
– Ну вот, заговорил… Нет, Бейр, мне тоже нелегко. И остальным. А то, что тебя втаптывают в грязь, – это ничего. Это проходит. И остается только застарелый стыд и злость на самого себя. Да и стыд – это, в сущности, только так… застиранная тряпка.
– Мерзко.
– Умереть голодному под стеной чьего-то склета – не мерзко? – Она пожала плечами. – Это жизнь, Бейр. Когда твое сердце перестанет биться, Ушедшие не дадут тебе новой. Жизнь окупает любую мерзость.
– Тогда это не жизнь человека. Не хочу быть животным.
– Будешь. Ты уже начал, это значит, что желание жить в тебе укрепилось слишком глубоко. Ты его теперь не обманешь, понятно? Раз пошел на сделку с Хеннаром, раз согласился унижаться и плеваться кровью за возможность жить дальше – значит, не так уж и много в тебе того человеческого, по чему ты скучаешь. Хватит строить из себя шэда, Бейр, можно подумать ты попал в калькад прямиком из тор-склета!
Крэйн странно улыбнулся, не поднимая лица от миски с олмом.
Лайвен некоторое время молча смотрела на него.
– Ешь давай. Остынет. Философ, отпользуй тебя Ушедшие… Мерзко ему…
– Весь мир – это мерзость.
– О как…
– И я – часть этого мира. – Крэйн со вздохом отставил миску, на дне которой желтело несколько зерен. – Не обращай внимания, я просто скулю. Когда-то мне казалось, что достаточно всего лишь не обращать внимания на окружающее, подстраивать его под себя, чтобы быть сильным и чувствовать себя человеком. Но мир оказался сильнее. Я стал его частью. И не уверен, осталось ли во мне еще что-то от человека. Точнее даже – я обнаружил в себе что-то, что является частью этого мира.
– Дешевая философия. Бейр, ты всегда несешь такую чушь с хмеля?.. Пойди потолкуй с Ингизом, он тебе умных слов еще и не таких понаговорит.
– Ты права, с хмеля меня потянуло на рассуждения. Это скоро пройдет.
Он сидел, привалившись спиной к вялому колышущемуся боку навеса, чувствовал его теплое ритмичное дыхание и одновременно лицом – ветер и взгляд Лайвен.
– Ты человек, – сказала она тихо. – Хотя лицо у тебя такое, что я каждый раз вздрагиваю, когда вижу его.
– Вчера я убил человека. Помнишь третьего вызвавшегося? У него еще эти… рукава на талеме другого цвета были?..
– Третий? Помню. Ты здорово намял ему ребра, он еле продохнул. Но ведь…
– Я не смог сдержаться. Надо было выплеснуть злость.
– Но он поднялся и ушел!
– Он проживет еще два Эно, – без выражения сказал Крэйн, не открывая глаз. – Два Эно и три Урта, если повезет. Через Эно начнет задыхаться, потом что-то начнет колоть в боку. Затем горлом пойдет кровь.
– Неслышный удар? Его знают немногие.
– Да. У меня было время многому научиться. Но дело, в сущности, не в этом… Я ничего не почувствовал. Вообще ничего. Просто ударил не задумываясь. А только потом понял. И знаешь, все равно не пожалел.
– Ты действительно Бейр. Надеюсь, Тильт не узнает…
– Не важно. Просто я уничтожил еще кусочек мира, вот и все. И мне это даже понравилось. Да, скорее понравилось… Это, наверное, тоже мерзко, да?
– Что стало с твоим лицом? – неожиданно спросила она.
– Я его изуродовал.
– Не понимаю.
– И не нужно. Но моим оружием оказался ворожей. Это было далеко. Он наслал на меня проклятие. С тех пор я стал чем-то вроде Бейра, в самую пору ездить в калькаде. Даже странно, почему я раньше не додумался до этого…
– Я слышала, что проклятие можно снять.
– Только не мое. Человек, наславший его на меня, мертв.
– Значит, ты изуродован навсегда?
– Да. Навсегда.
