Послышались голоса женщин.
– Что я могу с собой поделать? – плакала Кумико. – Когда дом начинает трястись, я невольно выбегаю наружу. Мне не снести толчков.
– Ты и вчера так сделала?! Оставила ее светлость одну, пока я спала?
– С ней постоянно находилась Юми, – плача, ответила служанка.
– Господин Фудзивара велел вам обеим быть рядом!
Резко влепила служанке пощечину.
Каэдэ думала о полете птицы, о женских слезах. Глаза защипало. Шаги сзади – это Риэко зашла в комнату, можно было даже не оборачиваться.
– Так, значит, прошлым вечером госпожа Фудзивара была наедине с Юми. Я слышала, как вы перешептывались. О чем вы говорили?
– Мы говорили тихо, чтобы вас не беспокоить, – ответила Каэдэ. – Ни о чем. Об осеннем ветре, о сиянии луны. Я попросила ее причесать мне волосы, отвести в туалет.
Риэко опустилась рядом на колени и попыталась заглянуть девушке в лицо. Каэдэ закашлялась от ее терпких духов.
– Не досаждайте мне. – Она отвернулась. – Нам обеим нездоровится. Проведем этот день мирно.
– Какая же ты неблагодарная, – пропищала Риэко словно комар. – И глупая. Господин Фудзивара так много для тебя сделал, а ты хочешь его обмануть.
– У вас, должно быть, жар, – сказала Каэдэ. – Выдумываете, чего нет. Как могу я обмануть господина Фудзивару? Я его пленница.
– Его жена, – поправила Риэко. – Ты говоришь «пленница», и это подтверждает твое желание восстать против мужа.
Каэдэ промолчала, лишь перевела взгляд на сосновую хвою. Она боялась подозрений Риэко. Послание Юми дало ей надежду, однако обратной стороной надежды был страх: за Юми, за Шизуку, за себя.
– Ты изменилась, – промямлила Риэко. – Думала, я не замечу?
– Да, мне стало теплей, – ответила Каэдэ. – Полагаю, это приближение лихорадки.
«Они в Хаги? – пришла вдруг мысль. – Он сражается? Да хранит его бог! Да останется он живым!»
– Я собираюсь молиться, – сказала она Риэко и направилась в храм. Кумико принесла угли, и Каэдэ зажгла ладан. Тяжелый запах распространился по комнатам, принеся женщинам желанное умиротворение.
Несколькими днями позже Юми пошла принести обед и не вернулась. Вместо нее привели другую служанку, женщину в возрасте. Она молча подала обед вместе с Кумико, у которой покраснели глаза. Она жалостливо шмыгала носом. Когда Каэдэ попыталась выяснить, что случилось, Риэко резко ответила:
– Простудилась, вот и все.
– Где Юми? – спросила Каэдэ.
– Тебя это так интересует? Значит, мои подозрения небезосновательны.
– Какие подозрения? О чем вы? Мне все равно. Просто любопытно, куда она пропала.
– Ты ее больше не увидишь, – хладнокровно произнесла Риэко, и Кумико зажала рот, чуть не зарыдав.
В комнате было холодно, но Каэдэ горела. Стены словно сужались. К вечеру сильно разболелась голова, и она попросила Риэко послать за Ишидой.
Увидев доктора, она ужаснулась. Всего пару дней назад он был так весел, а теперь лицо вытянулось и помрачнело, глаза превратились в выгоревшие угли, кожа стала серой. Как обычно, он говорил спокойно и вежливо, но было понятно, что произошло нечто страшное.
И Риэко обо всем знала, это было видно по плотно сомкнутым губам и неприязненному взгляду. Каэдэ мучалась оттого, что не может даже расспросить Ишиду. Неведение о происходящем в доме и во внешнем мире сведет ее с ума. Доктор заварил чай из коры ивы и с обычной добротой пожелал спокойной ночи. Она была уверена, что никогда больше его не увидит. Даже успокоительное не помогло крепко заснуть.
Утром Каэдэ снова осведомилась у Риэко об отсутствии Юми и делах Ишиды. Получив в ответ лишь упреки в неблагодарности, она решила обратиться к самому Фудзиваре. Господин не приходил к ней уже неделю, держась подальше, чтобы не заразиться. Каэдэ не могла более сносить необъяснимо угрожающее напряжение.
– Вы не передадите господину Фудзиваре, что я хочу его видеть? – спросила она Риэко, закончив одеваться.
Женщина пошла к нему сама и вернулась со словами:
– Его светлость очень рад, что супруга желает его общества. Он устраивает вечером особый обед. Тогда и увидитесь.
– Я хотела бы поговорить с ним наедине, – подчеркнула Каэдэ.
Риэко пожала плечами:
– В данный момент гостей нет. С ним будет только Мамору. Тебе следует искупаться и помыть волосы. Пусть высохнут на солнце.
Когда волосы высохли, Риэко настояла на том, чтобы смазать их маслом. Каэдэ надела стеганые зимние платья, благодаря судьбу за их тепло. Несмотря на яркое солнце, воздух был прохладен. Днем она поела немного супа, желудок и горло словно закрылись для приема пищи.
– Вы очень бледны, – отметила Риэко. – Господину Фудзиваре это понравится.
Каэдэ задрожала, уловив в словах скрытый смысл. Нечто ужасное должно было произойти – уже происходило, и все об этом знали, кроме нее, а ей откроют тайну, когда захотят. Сердце заколотило, пульс отдавался в висках, горле, животе. Снаружи послышался глухой стук молотка – словно эхо ее сердцебиению.
Она решила помолиться в храме, но даже это не принесло спокойствия. Ближе к вечеру пришел Мамору и отвел ее в зал, где в начале года Каэдэ наблюдала с Фудзиварой первый снег. Хотя еще не потемнело, на голых ветвях деревьев зажгли фонари, на веранде горели жаровни. Каэдэ взглянула на молодого человека, пытаясь узнать хоть что-нибудь по его внешнему виду. Он был не менее бледен, и в глазах промелькнула жалость. Тревога усилилась.
Каэдэ давно не видела иного пейзажа, кроме того, на который выходили окна ее комнаты. Сады и горы казались неописуемо восхитительными. Последние лучи солнца окрасили снежные вершины золотым и розовым, небо стало прозрачным, серебряно-голубым. Она взирала на все это, упиваясь красотой, словно последний раз в жизни.
Мамору укутал ее в шкуру медведя и пробормотал:
– Господин Фудзивара скоро присоединится к вам.
Прямо перед верандой была насыпь белых камешков, выложенных в витиеватом рисунке. В центре поставили два новых столба. Каэдэ нахмурилась: они прерывали рисунок в грубой, почти угрожающей манере.
Послышались шаги, шелест одежд.
– Приближается его светлость, – произнесла сзади Риэко, и они обе поклонились до земли.
Тонкий аромат духов Фудзивары наполнил воздух, когда он сел рядом. Господин долго молчал, наконец велел ей подняться, и в голосе прозвучал гнев. Сердце Каэдэ затрепетало. Она воззвала к своей храбрости, но та давно иссякла. Девушка была напугана до смерти.
– Я рад, что вы поправились, – проговорил он с леденящей вежливостью.
Во рту Каэдэ так пересохло, что она едва могла говорить.
– Это благодаря заботе вашей светлости, – прошептала она.
