София печально слушала, как он выкрикивал эти бессмысленные звуки, понимая, что у нее остался лишь один способ спасти его, продлить его существование, и она взяла его за руку и повела в самый глубокий, глухой и темный тайник замка, вырезанный в скале на глубине нескольких сотен футов, усадила его на койку и заперла железную дверь; впоследствии она трижды в день преданно приносила ему воду и пищу и проводила с ним пару часов, любовно гладя его, пока он выкрикивал свое непостижимое имя всему множеству произведенных им миров, она поправляла ему деревянные нос и ухо, перед тем как поцеловать его на прощание, закрыть дверь и оставить его в полной тьме и тишине, чтобы он мог хотя бы на несколько секунд отвлечься от многочисленных обязанностей творца всех вещей и помолчать, осознав, что для того, чтобы жить, нужны еда и сон, а прожил бывший отшельник и мистификатор еще тридцать лет, дотянув в своем подземелье аж до 1906 года; любовь Софии помогла ему дожить до ста четырех лет, оставаясь глубоко захороненным в беспредельной тьме света, который Бог открыл для себя во Вселенной своей пещеры.
Глава 7
Тивериадские телеграммы
Странника влечет родина. Поспеши домой, странник.
Известие о победоносном сожжении своей книги в Базеле и направленном против него чрезвычайном парламентском акте Стронгбоу прочел в римской газете с опозданием на несколько месяцев.
Жил он тогда в Сафаде, центре каббалистики и каббалистов, и как-то утром пошел порыбачить к Тивериадскому озеру. Прохладный воздух, спокойная вода, вокруг тихо. Долго ли, коротко ли, а рыбу он поймал и стал искать в карманах халата, во что бы ее завернуть, но с собой у него оказался лишь потрепанный томик «Зохара».
Его внимание привлек шум на пригорке; туда забиралась говорливая компания паломников из Италии, чтобы сесть позавтракать как раз там, где Христос произнес Нагорную проповедь. Когда они проходили мимо, один пилигрим нетерпеливо разломил большой кусок салями и впился в него зубами, отшвырнув бумажную обертку, которую понесло ветерком вниз к Стронгбоу.
Стронгбоу уже собирался завернуть рыбу в эту газетную страницу, когда увидел свое имя — в заголовке, жирным шрифтом, — чуть ли не во рту у рыбы. Официальное сообщение было выдержано в оскорбительном тоне, но содержало все основные факты.
Стронгбоу тут же приторочил тяжелые бронзовые солнечные часы к поясу и зашагал по берегу к Тиверии, где квартировал небольшой турецкий гарнизон. Не говоря ни слова, он оттолкнул часовых и вломился в квартиру турецкого коменданта, молодого человека, который прихлебывал утренний кофе, не успев еще одеться.
Комендант схватил с ночного столика пистолет и от испуга выпустил все девять пуль в того, кого он принял за невероятно рослого араба с рыбой, гномоном и книжкой по еврейскому мистицизму. Когда все пули ушли в стену, араб спокойно положил на ночной столик рыбу, а рядом с ней — крону Марии Терезии.
Я только что поймал травоядную рыбу, питающуюся морскими водорослями, и хочу сообщить об этом улове в Англию.
Что?
Рыба Святого Петра, довольно костлявая, но вкусная. У вас есть телеграфная связь с Константинополем?
Да, прошептал перепуганный турок, переводя взгляд с рыбы на книгу, а с нее на золотой, затем на таинственные арабские афоризмы, выгравированные на солнечных часах.
Хорошо. Отправьте две моих телеграммы в Константинополь, кому-нибудь, кому вы доверяете или кого можете подкупить, укажите, чтобы их отнесли на гражданский телеграф и отправили в Лондон по адресу, который я вам назову.
Но я даже не знаю, кто вы.
Стронгбоу положил на стол возле рыбы вторую золотую монету. Турок прищурился.
Как я могу быть уверен, что улов ваш подлинный и ваша рыболовная экспедиция не наносит ущерба Османской Империи?
Стронгбоу выложил на стол еще одну монету; турок вытаращил глаза на шесть блестящих золотых грудей бывшей австрийской императрицы, изрядно обнаженных и весьма впечатляющих после выкармливания шестнадцати детей.
А вдруг ваша цель — уничтожение Империи?
Стронгбоу положил четвертую и последнюю монету на стол, окружив рыбу золотом со всех сторон. Он поднял свои часы и посмотрел на них.
В данный момент вашей жизни пророк подарил вам возможность сделать выбор.
Да? Между чем и чем?
Прикарманить эти деньги, отправить мои телеграммы, позавтракать этой рыбой и застрелить любого из ваших людей, кто не подчинится. Или, если хотите, откажитесь от денег, тогда я убью вас и всех ваших подчиненных, сам отправлю телеграммы, и рыба тоже достанется мне.
Долговязый араб снова посмотрел на солнечные часы. Этот дух пустыни такой высокий и самоуверенный, что, может быть, это сам Пророк, подумал турок, и тогда какая разница, что я выберу. И хотя он очень боялся отправлять телеграммы по армейской связи, восемь огромных титек Марии Терезы составляли немалую сумму.
Время, произнес дух, прерывая размышления турка. Тот сразу же полез в столик за бумагой и ручкой.
Должно быть, такова воля Аллаха, вздохнул он.
Похоже, что так и есть, пробормотал Стронгбоу, который уже начал строчить печатными буквами непонятные четырехбуквенные комбинации.
* * *
Разгадать шифры Стронгбоу было, конечно, невозможно; прочитать их мог только его лондонский поверенный, который хранил у себя в сейфе несколько специальных запечатанных конвертов, использовавшихся для дешифровки.
В первой телеграмме содержался приказ продать поместье Стронгбоу в Дорсете со всеми землями и прочими владениями. Кроме того, поверенный должен был ликвидировать все активы, рассеянные по промышленному Северу, по Ирландии, Шотландии и Уэльсу, через сотни посредников, чтобы масштаб этих финансовых трансакций остался незамеченным.
Огромные суммы денег, вырученные от продаж, надлежало тайно перевести в пражские банки и в конечном итоге вложить в турецкий консорциум. Раскодировать вторую присланную из Тиверии телеграмму поверенный должен был лишь после того, как все состояние Стронгбоу до последнего шиллинга окажется за пределами Англии.
Если первая телеграмма была длинной и подробной, то вторая короткой. И хотя Стронгбоу не пожелал использовать официальное титулование, адресована она была королеве Виктории.
Во второй телеграмме, ссылаясь в качестве примера на свое семейство, Стронгбоу отмечал, что качество сексуальной жизни в Англии за последние семьсот лет катастрофически ухудшилось. Он признавал, что сделать что-то с этим, возможно, не входит в компетенцию королевы, но в то же время заявлял, что чувство собственного достоинства не позволяет ему далее участвовать в столь ужасающем процессе деградации.
Посему он отказывался от британского гражданства и уверял, что ноги его больше не будет к западу от Красного моря. Завершал же он телеграмму множеством скабрезных заявлений, превосходивших даже непристойности «Левантийского секса».
