Такая родина? Такая мечта? Безнадежно. Этому не бывать.
Но Джо все равно хотел дать ему денег. Может быть, он потратит хоть немного на себя. Господи, сейчас сочельник, в конце концов, Стерн мог хотя бы купить себе новые башмаки. Те, что на нем сейчас, до ужаса похожи на башмаки, которые он носил в Смирне в тот ужасный сентябрьский вечер в двадцать втором. Джо помнил те башмаки, их он никогда не забудет. Он смотрел на них, когда рядом с ним о булыжники звякнул нож, покрытый кровью. Он лежал на мостовой со сломанной рукой, и возле этих башмаков звякнул о камень тот ужасный нож. Дешевые башмаки, поношенные уже тогда. Он хотел сказать Стерну, что именно на это и дает ему денег — целую толстую пачку купюр, чтобы Стерн купил себе новые башмаки, и тогда они смогут забыть о старых. Но конечно, Джо не мог этого сказать, не мог даже заговорить об этом. Когда не видел парня больше одиннадцати лет, вроде как не след говорить с ним о башмаках.
Поношенные, дешевые, куда они идут? Зачем? Обо что спотыкаются?
Безнадежно, подумал Джо. Эти чертовы идеалы каждый раз будут ломать человека, вот оно как. Разве что на том свете. В этом мире — нечего и надеяться.
Он вернулся за столик. Конверт лежал там, где Джо его оставил.
Джо?
Да не думай, просто спрячь его, и забудем. А этот чертов снег все идет и идет, а? Засыпает с головой эту землю, текущую молоком и медом, хотя ничем таким она не течет. И не злись на меня хоть в сочельник-то, я же знаю, что тебя сейчас беспокоит. Ты думаешь, что твоего отца принимали за джинна и чудотворца, а ты всего-навсего контрабандист, который катится вниз по наклонной со своим пристрастием к морфию или еще чему-то, — ну что там нужно, чтобы пережить боль и страдания? Но это еще не все, скажу я тебе. Есть еще одна сторона этой Божьей истории, и довольно-таки замечательная. От нее волосы встают дыбом, и, может быть, даже можно уверовать, таких-то чудес понаслушавшись. Ты понял, что Хадж Гарун узнал тебя, как только увидел в Смирне?
Быть того не может. Мы же никогда не встречались.
Встречались, еще как. Встречались вы, только ты тогда был не тот, кто сейчас. И не просто джинн в пустыне, который играет со своей кометой, это для нас мелочи. Не просто гигант-волшебник, который раскрашивает небо новыми красками, чтобы простой люд знал, что из пустыни идет новый пророк. Больше чем просто Стронгбоу. На самом деле ты удивишься, узнав, кем ты тогда был.
Стерн улыбнулся.
Ну и кем я был?
Ну что ж, скажу тебе. Он Самый, вот кто. Сам.
Кто это?
Бог. Как тебе этот случай ошибочной идентификации? Это будет покруче, чем Стронгбоу, ведь так? А я все время повторяю, что надо верить Хадж Гаруну, надо. Вот он похромал через пустыню, чтобы найти дорогу в Мекку, и видит всякие чудеса. А на рассвете случается с ним и вовсе не пойми что. Ты летишь на воздушном шаре со своими винтовками, и с рассветом решаешь приземлиться, и чуть не садишься на голову Хадж Гаруну, который, естественно, решает, что ты Бог, спустившийся с небес, чтобы вознаградить его за трехтысячелетние старания защитить Священный город, и всегда на стороне проигравших, заметь. Это было году в четырнадцатом, теперь вспоминаешь? Старый араб ковыляет по пустыне на тонких ножках? И глаза у него лихорадочно блестят, потому что он постоянно видит сны из «Тысячи и одной ночи»? И ты спускаешься на своем воздушном шаре, и он простирается перед тобой и вопрошает тебя, каково твое имя? Теперь припоминаешь?
Вроде бы.
Ну так как же теперь?
Стерн грустно улыбнулся. Он уставился на свои кулаки и промолчал.
Ну так что же?
Это не смешно, прошептал Стерн через секунду. В награду за все усилия получить вместо Господа Бога мелкого контрабандиста на воздушном шаре. Это не смешно. Не смешно, если веровать, как Хадж Гарун.
Постой-ка, ты все неправильно понял. Ты для него действительно был не контрабандистом, а Богом. Слушай, я в жизни не видел, чтобы у кого-нибудь глаза так сияли, как у Хадж Гаруна, когда он рассказывает о встрече со Стерном на рассвете в пустыне. Стерн, бормочет он, и его лицо озаряется внутренним светом, он обретает силы и может защищать Священный город еще три тысячи лет, хотя и знает, что обязательно проиграет. Стерн, говорит он, Господь, явившийся мне на рассвете в пустыне. И я сказал Ему, говорит он, знаю я истинно, что у Господа много имен, и каждое новое имя, что мы узнаем, приближает нас к Нему, и в тот день в пустыне на рассвете я спросил у Него Его имя, и Он снизошел ко мне, сказав его мне, Он счел, что я достойно выполнял свое предназначение, хотя я и терпел всегда неудачу. Стерн, бормочет он и готов на все, и ничто не может остановить его, ни сейчас, ни потом. И я говорю тебе, что таким он тебя увидел, а значит, так оно и было, и это сделал ты, Стерн. Он долго ждал этого мгновения и приближал его своими трудами и усилиями, и оно наконец пришло, он его заслужил. Ну и что, если Господь на поверку оказывается контрабандистом, который летит над пустыней на воздушном шаре в четырнадцатом году? Что ты на это скажешь? Боюсь, мы просто должны это принять как данность. Мы, может быть, и хотели бы видеть Бога другим, но этот Бог пришел к человеку, который действительно достоин узреть Бога. Что до меня, я всегда знал, что Хадж Гарун видит больше, чем все мы. Ты ведь не будешь спорить?
Нет.
Конечно не будешь. Потому что мы застряли во времени и пространстве, а он нет. Мы пытаемся верить, а он по-настоящему верит, и в этом-то вся разница. Мы сидим в Иерусалиме, но он-то единственный, кто действительно стоит в Священном городе на вершине горы. И ты же не собираешься и дальше горбиться в этом кресле и повторять, что кто-нибудь из нас проницательнее Хадж Гаруна? Воздушный шар? Мелкая контрабанда? Покер здесь или покер там, какая разница? Нет никакой разницы, потому что для того, чтобы запалить желудки в сочельник, мы все равно хлещем дерьмовое ламповое масло. Ты не осмелишься мне возразить, я знаю. Так или не так?
Так.
Правильно. Так что Хадж Гарун видел то, что видел, и понял то, что понял, вот и все. Одно из тайных имен господа — Стерн, вот к чему мы пришли. Хадж Гарун слышал имя произнесенное, а услышать однажды значит слышать вечно. Нельзя переменить прошлое, в этом мире нельзя отрицать факты, а это событие для него факт, значит, так оно все и есть. Всю свою долгую жизнь, говорит старик, он будет с любовью вспоминать это мгновение прежде всех остальных. Стерн. Одно из тайных имен Господа.
Стерн поднял глаза. Он расцепил руки, пожал плечами и улыбнулся, на сей раз без тени грусти.
Джо кивнул и рассмеялся. Это пока маленький шаг, но все же Стерн возвращался к жизни. Но им еще предстоит долгий путь этой ночью спустя одиннадцать лет и три месяца после той ночи в Смирне.
Вечер как раз для воспоминаний, сказал Джо, барабаня пальцами по столу. Ох уж эти мне пустынные переулки в метель, ох уж эта мне чертова арабская пародия на паб, ох скудость наша; эта дыра уж никак не подходит для радостного праздника. Теперь расскажи мне об этой говорящей мумии по имени Менелик. Этот Зивар спец по древностям, о котором всегда с таким восторгом распространяется Каир. Ты был с ним знаком? Вроде как должен был.
