Она поморщилась, хотя отлично понимала: у Алу были совсем другие причины остаться дома. С ней всегда так: с виду всё в порядке, а внутри такое творится, что и спрашивать страшно. Вот Теола и не спрашивала. Она и сейчас постаралась свести всё к шутке.
— Хотя… и правда: зачем шипеть и мяукать, как все остальные, когда Кеан обращает твоё дело в полный тупизм — ведь это так банально! Вот поблагодарить его за такую милость — это да-а, это куда оригинальней ты ж у нас взялась резко всех удивлять. Или… или у тебя есть какой-то свой интерес, а?
— А как же без него? — заговорщицки нагнувшись к ней, прошептала сианай. Сейчас она рада была раскрыть любой свой секрет, чтобы уйти от очень болезненной для них обеих темы.
— И-и?
— Мне надо было восстановить одну страничку из прошлого.
— Какую? — едва не подпрыгивала на месте Теола.
— Одно из голосований нашего Совета. Они тогда, проявив редкое единодушие, постановили изгнать из Энхиарга академских друзей Анара. Навсегда.
— А за что их так? — тихо спросила Теола, она-то знала, что такое изгнание.
— За попытку вызволить его из Руала. Их поймали ещё до того, как они нашли Анара, он даже не знал ничего. И его матушка потребовала именно такого наказания.
— И Совет согласился?! — светлые брови Теолы взлетели едва не до ушей. — Они же все сами терпеть не могли эту Амиалис! Да и преступление-то… Дела Руала не имеют к нам никакого отношения, сама Аласаис не раз так говорила. Странно. А ты других своих папаш расспрашивать пробовала?
— Пробовала. Молчат. Когда было голосование, против были как раз двое. Вернее, один против, а другой воздержался, — Алу многозначительно поджала губы.
— И теперь каждый доказывает, что он был одним из них! — усмехнулась Теола.
— Да. Вот я и хочу найти записи того времени. Не могли ан Камианы не сунуть нос в такое интересное дело.
— Ты хочешь найти…
— Именно, — подтвердила Алу, прежде чем подруга успела договорить.
— И ты думаешь, что такую страшную тайну кто-нибудь доверил бумаге? — недоверчиво дёрнула ухом Теола.
— Ты и не представляешь, что они ей доверяют, — округлила глаза сианай. — Всё — от слухов и сплетен до са-а-амых сокровенных тайн. Это же ан Камианы, Ола! Или ты забыла, что такое — быть одной из них? Тогда — позволь мне напомнить. — Она протянула подруге книжку, ярко-лимонную в чёрную полоску, точь-в-точь как её шарф.
Теола приняла её с трепетом. Кусочек её прошлой жизни, её дневник…
У каждой породы алаев — свои таланты и, соответственно, своя роль в жизни города: ан Меаноры — высококлассные чародеи, кошки из дома Теней — прирождённые шпионы; ан Элиатаны властвуют над снами и видениями, а эалы могут гордиться своими телепатами и анэис… Способность же ан Камианов подмечать мельчайшие детали, их артистизм, чувственность и изощрённый вкус позволяли им быть как прекрасными актёрами, художниками и галеристами, так и кулинарами, парфюмерами и ювелирами. Среди них были и прославленные лекари душ, и хитромордые мастера интриги. Но найти достойное практическое применение их неуёмному любопытству оказалось не так-то просто. Печально было сознавать, что всё то, что ан Камианы узнавали и переживали в своей вечной погоне за новыми впечатлениями, пропадало впустую.
И вот однажды патриарх Малаур предложил им вести дневники, причём довольно необычным образом. Вместе с Селорном (говорят, именно тогда они и сдружились) он изобрел особое заклятие, позвонившее нужному воспоминанию «перетекать» в дневник от любого взявшего его в руки существа и сохраняться внутри. Нельзя сказать, что это добавило ан Камиановским изысканиям систематичности или глубины, но гарантировало хотя бы, что знания не будут утеряны.
А информация эта и вправду была очень ценной, ведь если где-нибудь творилось что-то интересное — рядышком непременно объявлялся один из золотых котов. Более того, ан Камианам было мало поприсутствовать на коронации Нель-Илейнского императора, экзотической дирхдаарской казни или охоте на псевдодраконов в Луррийских болотах, им хотелось влезть в шкуру каждого из участников этих событий: императора — и его обойдённого короной братца; преступника — и торжествующих родичей его жертвы; загнанной дичи — и её гордых собой ловцов. И обычно ан Камианам это удавалось: они или покупали воспоминания, или нанимали кого-нибудь выкрасть их.
Поэтому, если из нескольких дневников удавалось вытащить записи на одну дату, получалась на удивление цельная картина, объёмный срез прошлого, и когда Совету Бриаэллара нужно было восстановить какое-нибудь событие, он обращался к дневникам ан Камианов.
…Теола перелистывала страницы своего задокументированного прошлого. Внезапно она густо покраснела, воскликнула:
— Аласаис! Аланаи я, что ли, нажевалась, когда это писала?! — и с шумом захлопнула дневник.
Стиснув его ладонями, словно из него могло выскочить нечто ужасное, она запрокинула голову, простонала что-то неразборчивое и… накинулась на Аниаллу:
— Ты это читала?!
— Нет, — ответила та настолько твёрдо, насколько это было возможно сквозь хохот и зажимающие губы пальцы. — Нет, честно.
— Врёшь, — печально резюмировала Ола.
— Вру, — кивнула Алу, — но мне можно, я сианай, как-никак.
— Так вот почему тебя посадили за это! Другим бы хозяева этих книжечек уши с хвостами поотрывали, а вам, сианаям, значит, всё можно? — притворно возмутилась она. — Ладно, ты мне не дорассказала про тех — друзей. Так ты уже откопала чего-нибудь?
— Пока ничего определённого, но, мне кажется, я уже близка к цели…
* * *
Разыгравшаяся над Бриаэлларом гроза с одинаковой яростью обрушилась на Гостевой и Посольский кварталы, на дома аристократов и простолюдинов, на главную алайскую святыню — дворец Аласаис, что возносился к самому небу в западной части города. Острые шпили башен пронзали чёрные брюхи туч, и те, словно в отместку, с особым рвением поливали водой замок, застывший в своём изящном величии. Дождь хлестал в витражные окна, затейливым узором покрывал мерцающие прозрачные купола, синие стены, мозаики и статуи. Крупные капли дробились в сверкающую пыль и, сливаясь снова, тысячами водяных нитей вплетались в кружево парапетов, смывая с открытых террас занесённые ветром редкие листья.
Одна из них, выходящая во внутренний сад и надёжно защищённая от непогоды сводчатой крышей, была отдана под картинную галерею. Белоснежную снаружи и бархатно-синюю внутри, её украшали портреты известных алаев. В этот час светильники были выключены, и в зыбком сиянии, рождённом молниями, точно пойманными за свои трескучие хвосты и рвущимися на волю из тяжких кулаков грозовых туч, казалось, что выражение мастерски написанных лиц неуловимо меняется.
Гибкие ветви деревьев хлестали по стёклам, чёрными плетьми вырываясь из-за завесы дождя. Длинные, изломанные тени парных резных колонн, разделяющих огромные окна, перечёркивали серую мглу коридора дрожащими полосами полного мрака… Но одна из теней была особенной. У неё были глаза.
