Ведун поморщился:
— Я не верю в конец Света, жрец! Наш Мир пережил многие потрясения, однако же он стоит, как и стоял. Мир слишком велик и сложен, сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидим его конец!
— А кто говорит о конце Мира? — тихо проговорил жрец. — Это будет «всего лишь» конец человеческого рода. Все, что люди успели отвоевать у Сумрака, снова перейдет под его власть, и единственными властителями всех наших земель снова станут Повелители Ужаса. Тридолье станет вторым Глухолесьем. Ты можешь верить или не верить, но оглянись вокруг. Раскрой глаза! Даже ваши Хранители не отрицают того, что Мир меняется. Зимы в Тридолье с каждым годом становятся все холоднее и бесснежнее, а каждое следующее лето — суше и жарче предыдущего. Нелюдь заполонила приграничные земли, и это уже совсем не та нелюдь, с которой мы сжились, к которой привыкли. Здесь, на севере, это еще не так заметно, а ближе к югу страшно сказать, что творится. Домовые насмерть душат спящих, воруют детей — скажи-ка, для чего? — полевики изводят скотину, лешаки губят охотников и лесорубов, русалки почем зря путают сети и топят рыбаков. Кикиморы вылезают из своих болот и пробираются по ночам в деревни — тоже не в салочки поиграть. Из пещер Красногорья, из Глухолесья в Зелонодол выходит все больше нежити. В Приозерье, по слухам, появляются водяные змеи по пятидесяти локтей длиной! Все больше людей превращаются в оборотней, все больше покойников становятся упырями в считанные часы после смерти! Да что я тебе рассказываю! Ты ведь, наверняка, знаешь обо всем этом лучше моего. Так скажи мне, когда такое было? Что ты скажешь на это, ведун?
— Я мог бы ответить тебе, жрец, но вряд ли в этом есть смысл. Мы не поймем друг друга. Я не верю в Светлых Богов, а значит, не верю и в Повелителей Ужаса. Потому что одно не может существовать отдельно от другого. У палки не может быть только один конец. Я уже говорил тебе — Мир слишком сложен, чтобы мы могли до конца его постичь. Лето в нем сменяется зимой, день ночью, на смену изобилию приходят скудные и тяжкие времена. Но никому же не приходит в голову считать каждый закат наступлением вечной Тьмы! Если солнце сегодня сядет, это не значит, что завтра оно не взойдет.
— Так каков будет твой ответ? — мрачно нахмурившись, осведомился жрец.
— Я не знаю, что есть истина, — ведун стряхнул щелчком букашку с колена. — Как не знает никто из живущих. Меня учили доверять своему сердцу и делать то, что оно подсказывает, но не забывая советоваться с разумом. Я убью этого оборотня, даже если завтра ты принесешь мне царский указ, запрещающий это делать.
— Ну что ж, — жрец безнадежно вздохнул и сник. — Я сделал все, что мог, и не моя вина, что ты остался глух к голосу правды. Последняя просьба, ведун. Расскажи мне о Даре. О том, как его понимают ведуны.
— Зачем тебе? — уже поднявшийся было, ведун снова сел и удивленно посмотрел на жреца.
— Я хочу знать, — жрец упрямо склонил голову.
— Ты безумец, Инциус, — предупредил ведун. — У тебя все равно ничего не выйдет.
— Я хочу знать, — повторил жрец. — Я рассказал тебе много такого, о чем мог бы и промолчать, и теперь прошу об ответной услуге. Неужели это так много? Ты же сам говорил, что полуправда хуже полного неведения, так расскажи мне всю твою правду!
— Знаешь, Инциус, чужая правда чаще вредит, чем помогает человеку, особенно если она сильно отличается от его собственной. Пути ведунов мало кому известны. Но не потому, что мы таимся, а потому, что мал кто в здравом уме хочет их узнать. А из тех, кто хочет, лишь немногие могут понять.
— Помню! — Жрец криво усмехнулся. — Я — дырявый горшок. Думаешь, не пойму?
— Думаю, я не смогу тебе объяснить. Потому что я и сам не понимаю этого до конца. Мои знания — это ничтожная капля в бесконечном ливне. Большее мне пока недоступно.
— Ну так расскажи то, что знаешь! Быть может, мне хватит и этого.
— Ну как знаешь, — сдался ведун. Жрец потихоньку сунул руку под плащ и незаметно зажал в кулаке какой-то небольшой предмет.
— Начнем, пожалуй, с того, — заговорил ведун, собравшись с мыслями, — что никакой это на самом деле не Дар. Просто в нашем языке нет более подходящего слова. Хранители называют это «эйльх‘нуэм».
— Язык морских русалов, — кивнул жрец. — Да, в человеческих языках этому трудно подобрать соответствие.
— Сдается мне почему-то, что ты знаешь о Даре не меньше моего, — заметил ведун, с подозрением глянув на жреца. — К чему тогда весь этот разговор?
— Я многое знаю о Даре, — помедлив, признался жрец. — И многое мне непонятно. Я надеюсь, твой рассказ поможет мне понять больше, ибо твое знание отличается от моего. Так же, как знание повара о том или другом кушанье отличается от знания того, кто ест его стряпню.
— Ну, насчет повара, это ты, пожалуй, преувеличил, — усмехнулся ведун. — Но, коли есть охота, слушай. Не знаю уж кто и когда первым принес Дар, и как он до этого додумался, думаю, и по сей день вряд ли найдется много людей, которые понимали бы смысл этого действа до конца. Это просто действует, и все тут. Говорят, Дар просто сбивает проклятье с толку. Когда оборотню добровольно отдают то, что он должен брать силой, заклинание вроде как ломается, меняет свои свойства. Так говорил мой наставник, но я не думаю, чтобы он был в этом так уж твердо уверен.
Голос ведуна стал глуше, погрузившись в воспоминания, он сидел неподвижно и смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. Жрец затаил дыхание, чтобы ненароком не потревожить забывшегося собеседника. Осторожно протянув руку, он раскрыл ладонь над затылком ведуна, а потом, не касаясь, провел ей вдоль его спины.
— Дар это не просто пролитая кровь, это слияние душ, это состояние духа, настроение, которое один человек передает другому. Человек, приносящий Дар Чистой Крови, должен освободиться от всех корыстных помыслов. Он не должен ничего желать ни для себя, ни для того, кому приносит Дар. Одно время я думал, что способность принести Дар рождается любовью, — ведун медленно покачал головой. — Это не так. Человеком, приносящим Дар, движет не любовь, а понимание того, что такова его судьба. Судьба, которую он сам для себя выбрал, чтобы потом без раздумий и сожалений следовать ее воле. Человек, приносящий Дар, следует своей судьбе, не подчиняясь ей, но сливаясь с ней в единое целое. Дар нельзя не принести, и потому невозможно отказаться его принять. Но Дар это не дань, не плата, не жертва. Это — …эйльх‘нуэм. Дар это свойство человека, который видит мир не так, как другие. Человека, способного поделиться своим виденьем с другими, пусть даже и ценой собственной жизни…
Ведун прикрыл глаза, и губы его тронула странная улыбка, в которой смешались сожаление и наслаждение. Жрец неуверенно, будто через силу, вновь протянул руку и коснулся затылка ведуна. И тут же, вздрогнув, отдернул ладонь и, скривившись от боли, схватился за сердце. Ведун открыл глаза и с удивлением, будто не узнавая окружающее, огляделся вокруг.
— Вижу, ты до сих пор не можешь к этому привыкнуть, — заметил жрец, через силу придавая лицу равнодушно-задумчивое выражение.
