О Ланселоте.
– Так что все-таки означает «ланселотничать»?
– Это… э-э… мм… Слушай, Хок. А ты не хочешь попробовать сам? Поланселотничать?
Стрелок и фея переглянулись.
– Поланселотничать. Попасть во дворец вместо Гури. Встретиться с Летицией и поговорить с шарлатаном. Маггара, ты просто чудо!
– Я знаю.
…Вскоре вырисовался план действий. Истессо нашел в нем лишь один недостаток: чтобы начать действовать, предстояло дождаться сумерек.
– Ничего, – заявила фея. – Выспишься. Ты ведь не железный.
– Спать мне не хочется.
– А что тогда будешь делать? Ты же столько часов на ногах!
С этим не поспоришь. Последние сутки (не считая времени, проведенного в карете) стрелок даже не присел. Когда силы оставляли его, он щекотал в носу травинкой. Чихание заменяло сон и отдых. Но долго так продолжаться не могло: Маггара устала раз за разом объяснять Хоакину что к чему. Пора было переходить к обычной человеческой жизни.
Хоакин постучал дублоном о край тарелки. Тут же появился Кантабиле.
– Милейший, – объявил стрелок, – мне у вас нравится, я хочу заночевать в «Чушке».
– С удовольствием, сударь. Только мест нет.
– Почему?
– Праздник, сударь. Народу понаехало – что элементов на алхимическую свадьбу. Все комнаты заняты.
– Что же делать?
– Если хотите, могу постелить в конюшне. Но это вам влетит в дублончик. – Горацио сделал пальцами жест, будто солил жульен по-нищенски.
– Хорошо, – сказал Истессо, доставая деньги, – Стелите. Вот вам задаток.
Кантабиле огорчился. Впервые за долгие годы чутье подвело его. Трактирщик должен уметь на глазок определять толщину чужого кошелька, иначе грош цена его заведению – в прямом и переносном смысле.
– Постойте. – Он накрыл ладонь Истессо своею. – Не так быстро, сударь. Есть варианты.
– Ага. Значит, комната найдется?
– Нет.
– Но вы только что сказали!
– О господи! – Трактирщик закатил глаза. – Нельзя же все воспринимать так буквально. Мои слова, сударь, являются метафорой. Иносказанием, понимаете? Синекдохой, литотой. В крайнем случае гиперболой.
Хоакин не понял. Но на всякий случай уточнил:
– Так что с комнатой? Есть, нет?
– Идемте, сударь, я провожу вас. Это будет проще, чем объяснять таинства пятого измерения.
В небе разлилась вечерняя синева. Мерцали звезды, паря в потоках теплого воздуха. Ночь обещала быть беззаботной и приятной. Кантабиле постелил Хоакину на крыше. Точнее, в звездочетской башенке под открытым небом.
– Что вам эти продымленные комнаты? – рассуждал он. – Уродливый оскал урбанизации. Пора, пора быть ближе к природе.
Хоакин, сотню лет проведший в близости к природе, смолчал. На крыше ему понравилось. У горизонта дрожат переливчатые огни магического сияния – Авроры Колоратуро; фонари отражались в черной воде каналов. Где-то пели гондольеры, и вода плескала под веслами гондол.
– Какая ночь, – вздохнул Хоакин. – А я здесь сижу. Один.
Чайник неразборчиво булькнул. Майская фея еще спала, да и элементаль тоже. Хоакин спустился во двор. Там он отыскал садовую лестницу, добыл моток веревки и пилу. Все это вместе со своими вещами он перенес в конюшню. Следовало подготовиться к тому, что трактир придется покидать в спешке.
В гостях у жертвенной девы стрелок зря времени не терял. Летиция ждала карету, что должна была доставить ее и Гури во дворец. Хоакин рассчитывал на этой карете отправиться в гости к шарлатану. Но для этого следовало кое-что сделать.
Из дверей вышла длиннолицая служанка с ведрами. Что-то бурча себе под нос, она выплеснула помои. На обратном пути ее ожидал сюрприз: на крыльце сидел Гури с китарком в руках.
Шлепок. Визг. Звук пощечины.
– Ви есть шалюн, йа? Уберите руки!
– Сударыня!
Загремело ведро. Гури взвыл.
– Огонь девчонка, – пробормотал он. – Ну ничего. Здесь не вышло – попробуем с другой.
Он подкрутил колки на грифе китарка и направился к окнам Летиции. Неудачи его не смущали.
– Госпожа Ляменто, – позвал он. – Я знаю, что вы не спите. Выгляните же, о дивноглазая! Мне так не хватает вас.
Затренькал китарок.
Под балконом моей милой, —
запел Гури.
Я стою – веселый малый.
А любовь с ужасной силой,
А любовь с ужасной силой
Мое сердце растрепала.
Отскочил Гури вовремя. Брызнули черепки, на земле расплескались осколки цветочного горшка.
– Очень мило. – Певец поднял сломанный стебель герани. – Я сохраню этот цветок, сударыня. Ваш первый дар любви.
Он огляделся. Из приоткрытой двери конюшни торчала лестница. По лицу его скользнула злорадная гримаса:
– Ладно, недотрога, шутки кончились. Жди теперь гостей. – И он отправился к конюшне.
Там его ждало разочарование. Лестница застряла намертво. Гури уперся ногой в косяк и рванул посильнее. Что-то затрещало, и нижняя ступенька осталась в руках донжуана. Сам же он полетел в выплеснутые служанкой помои.
Двери трактира распахнулись. На крыльцо вывалилась пьяная компания.
– А где Гури? – спросил кто-то. – Где наш герой?
– Тсс! – ответили ему. – Он у Летиции. Серенады распевает.
– Завидую мерзавцу, – горестно вымолвил первый голос – Все-то ему удача прет. И бабы на шею вешаются как одна. Вот что, что они в нем находят?
Гури сидел тихо как мышка. О том, чтобы вернуться в трактир, не могло быть и речи.
– Зверева труха, – выругался он. – Ленивое мужичье!
Он юркнул в конюшню и закрыл дверь. Сердце колотилось. Сорвав с себя испоганенный камзол, Гури бросил его на землю.
– Бог мой! В чем я теперь покажусь во дворце?
Штаны вымокли и липли к телу. Рубашка воняла. Лошади в стойлах насмешливо глядели на донжуана. Оставалось одно: прокрасться к черному ходу и сдаться на милость Горацио. Скоро приедет карета, тут уж не до церемоний.
Взгляд Гури упал на обломок лестницы, лежащий на земле. Донжуан похолодел: дерево было подпилено.
– Зверь побери! Так, значит…
Холодная сталь уперлась между лопаток охотника на чудищ.
– Не двигайся, Гури, стой смирно. Вот так, хорошо… Молодец.
Хоакин перехватил шпагу в левую руку и высморкался. Ему совсем не улыбалось чихнуть в неподходящий момент.
– Кто вы? – дрожащим голосом спросил Гури.
