– Говорите же, ваше преосвященство.
– Для начала рассмотрим факты. Наш уважаемый Фью Фероче наломал дров.
– Я протестую!
– Зря, ваше магичество. Вы пошли на поводу у меркантильных интересов. Что это за местничество? Кто просил вас лезть в деревудские дела?
– Как будто вы поступили бы иначе, – окрысился шарлатан. – Деревуд – это золотое дно. Вот только при Хоакине я не получал от него никаких доходов. А Неддам из вольных стрелков сливки выжмет! Будьте уверены.
– О да. Вы справились великолепно. Золотое дно. Хм… Но у вас теперь нет чудища. А это соблазн. Простонародье может взбунтоваться.
– Согласен.
– Значит, кто-то должен помочь вам зверем великим. Чьи земли соседствуют с Тримегистией?
– Октанайт, – быстро сказал король Лир.
– Исамрод, – обрадовалась блондинка.
Фероче покачал головой:
– Нет-нет. Чужое чудище в стране? Никогда! Это против устава Дюжины.
– Но, Фью, это же временно. С вашим зверем ничего не случилось. Когда мой план приведет к успеху, вы прилюдно объявите, что Бахамот выжил. Или воскрес. Как вам больше нравится. Вам лишь надо продержаться на троне.
– Так у вас есть план, ваше преосвященство?
– Да. Мы расправимся с Истессо. И сделаем это вот как…
Гвардейцы брызнули в разные стороны. Это спасло их от удара, когда герцог ворвался в тронный зал. Широкими шагами он помчался к трону. Выхватил из-под сиденья парик, напялил его. Сверху – герцогскую корону. Глазки Розенмуллена довольно сверкнули:
– Уф-ф! Ну и жара. Приятно вновь оказаться самим собой. Располагайтесь, господа.
Истессо поискал взглядом стул или диван. Ничего подобного не отыскалось. Приглашение герцога оказалось пустой формальностью. Обстановка в лаборатории Фероче была куда более демократичной.
– Итак, господин Хоакин… – Герцог забрался с ногами на трон, повозился там, устраиваясь. – У вас послание от шарлатана. Давайте же его сюда.
Стрелок достал письмо и протянул Розенмуллену. Тот сломал печать и нетерпеливо пробежал глазами первые строчки.
– Так-так-так. Фью в своем репертуаре. Лабораторная крыса…
Он поднял взгляд на Хоакина:
– Говорите, старое заклятие Бизоатона?
– Да. Его магичество утверждает, что ключ у мертвого шарлатана. Но вы же умеете допрашивать тени ваша светлость?
– Это мой конек. И Фероче прав. Я обожаю возиться с мертвецами.
Розенмуллен окинул взглядом скульптора и поэта. В его глазах промелькнуло удивление.
– Кто вы такие, господа?
– Мы? – затрясся поэт. – М-мы люди искусства. В «Бородароссе»… помните?
– Ах да. Вольные художники.
Герцог хлопнул в ладоши. Вбежал камергер.
– Препроводи этих. Обустрой вместе с остальными комедиантами. Да, и пусть принесут зеленый столик. Я желаю общаться с духами.
– Слушаюсь, ваша светлость. Будет исполнено.
Камердинер увел Тальберта и поэта. Герцог же повернулся к Хоакину:
– Вот и славно. С этим разобрались. Сейчас принесут инструменты, и приступим. Скажите, вы хотите поговорить с одним лишь Бизоатоном?
– А с кем еще?
– Да мало ли. Я обожаю вести беседы с Эльзой. Она была подругой Ланселота в стародавние времена… очаровательная женщина. Мой предок-бургомистр порой заглядывает. Высказывает интересные мысли. Очень. Соглашайтесь, Хоакин. Я многому научился у него.
– Спасибо, ваша светлость. Как-нибудь в другой раз.
– Жаль, жаль. Подумайте хорошенько, господин Истессо.
Подручные герцога-некроманта принесли спиритический столик. Разложили на нем хрустальный шар, две колоды карт, иглу и помятую жестяную миску с водой. Неприметные статисты в черном задернули шторы. Тронный зал погрузилась во мрак. Загремели расставляемые кресла, зашелестели покрывала, вспыхнули огоньки свеч.
Инцери забеспокоилась:
– А можно мне что-нибудь зажечь?
– Конечно, сударыня. Свеча, зажженная первостихией огня, придаст силу нашему ритуалу. Не стесняйтесь. Жгите!
Перед саламандрой поставили подсвечник, и Инцери торжественно дунула на фитили. Вспыхнули три огонька. Довольная и смущенная, ящерка спряталась под креслом.
Когда приготовления подошли к концу, герцог махнул слугам:
– Можете идти. Этого новенького… как его?… Ах да, поэта. Предупредите. У меня высокие требования к литературе. Должен соответствовать.
Черные поклонились и растаяли в темноте. Камергер задержался, чтобы снять пылинку с рукава герцога.
– Не забывайте, ваша светлость, – шепнул он, – сегодня собрание Дюжины. Вы и так все время опаздываете.
– Спасибо. Ценю вашу заботу, но магия превыше всего. А сейчас оставьте меня.
Сеанс черной магии начался. Розенмуллен бросил иглу в миску с водой и принялся делать пассы. Игла всплыла и завертелась, словно дворняга, учуявшая запах овсяной болтушки.
– Аббатство! – воззвал герцог. – Бестиарий! Виолончель и Гарнитура! Доминантой заклинаю и Епархией.
Над миской закурился разноцветный дымок. Хоакин в который раз подивился, насколько разные люди уживаются в герцоге. Кто такой Эрик Румпельштильцен? Обжора, пьяница и самодур. Розенмуллен и на троне корчил из себя чудака, покровителя искусств.
А вот Розенмуллен-маг представлял собой совершенно иное. Шутовство и развязность слетели с него, словно луковая шелуха. Остались точность и пунктуальное следование ритуалу.
– Призываю вас, Ерничество и Коллизия, Латентность и Медиевистика!
Тени в углах зала зашевелились. Задышали.
Лиза схватила Истессо за локоть; сердце ее оглушительно колотилось. Маггара вскарабкалась на плечо стрелка и прижалась к щеке. Под левой ладонью возник жар – там пряталась Инцери. Спутницам стрелка было страшно.
– Пантеизм. Растафарианство. Семиотика. Тестамент.
С каждым словом, с каждым новым именем Розенмуллен выкладывал на стол новую руну. Они походили на медные монетки – новые, надраенные до блеска, – и скоро миска оказалась в кольце знаков. Кружение иглы стало осмысленнее. В нем появилась система.
– …да пребудут с нами Эсхатология, Юриспруденция и с ними – Ятроматематика! – закончил Розенмуллен. – Приди же!
Сверкающий круг замкнулся. В углу зала послышался стук.
– Слышу, слышу, – недовольно отозвался герцог. – Вас только не хватало, тетя. Изыдите, прошу вас. Нынче есть дела поважнее.
Стук прекратился. Розеймуллен повернулся к Хоакину:
– Кого, ты говоришь, надо вызвать?
