Мэгги — дело другое.
Ториан дель Ториан подавил вздох. Хотелось надеяться, что такое неженственное поведение никак не повредит ее материнскому чреву. Перед последним шагом в небытие приятно было бы сознавать, что тебе суждено стать дедушкой.
Впрочем, будь что будет. Торри поборол страх и готов принять испытание. Никому не прочесть у него на лице тревоги и волнения — парень держится молодцом! — но отец-то видит…
Ториан дель Ториан не станет… как же говорят? ах — не станет сетовать на судьбу, даже если она окажется к нему неблагосклонна. И плакаться не станет, это не его правилах. Может случиться и так, что испытания, которые им предстоит здесь пережить, отнимут у него сына. К этому тоже нужно быть готовым — мир полон опасностей.
Но такому нелегко будет случиться, и только после смерти Ториана-старшего.
Немало лет минуло с тех пор, как Ториан дель Ториан и Орфиндель помогли Роберту Шерву вытащить Торри, мокрого и окровавленного, из чрева матери. Начиная с того момента и по сей день, и до тех пор, пока жив на этом свете Ториан дель Ториан, каждый булавочный укол, пережитый его сыном, тысячекратной болью отзовется в отцовском сердце.
Он не позволил себе и глазом моргнуть — могут заметить. Дуэлянт Дома Стали никогда не выдает своих намерений, а Ториан дель Ториан был рожден дуэлянтом Дома Стали. И если сегодня ему суждено умереть, он умрет, как дуэлянт Дома Стали.
Karin, min alskling…
Она поймет. Она всегда хорошо понимала его.
Ивар дель Хивал вышагивал рядом с остальными. Только справедливо, если у Срединных Доминионов будет свой представитель в Престоле и при Столе. И плевать, что Его Пылкости вряд ли пришло бы в голову назначать своим эмиссаром его, Ивара дель Хивала!
Он легко принимал решения; жизнь, по сути, вообще череда решений — все равно, в дуэли ли, политике или игре в шашки. Двигаешь по доске деревянные шайбочки, занимаешь — по возможности бескровно — выгодную позицию и ждешь момента, когда малая твоя жертва обеспечит кровавую баню противнику. Ход сюда, выпад туда, намек на ход сюда или выпад туда — и все свяжется воедино.
Сейчас вроде как раз все начинало связываться, и стали вырисовываться игроки.
Ивара дель Хивала ничуть не удивило, когда среди собравшихся за Столом он увидел маркграфа Внутренних Земель. Целью — по крайней мере одной из целей — путешествия к Престолу было знакомство Йена с Мартой. Маркграфа более чем устроило бы, если бы его дочери удалось родить от Йена ребенка. Шутка ли сказать — сын Обетованного Воителя! А если и не Обетованного, то Йена Сильвер Стоуна, истребителя огненных великанов, тоже ничего. Останется Йен в живых после заседания Стола или нет, для маркграфа особой роли не играло.
Другое дело — для Ивара дель Хивала. Йен должен добиться успеха, здесь Ивар дель Хивал солидарен с Харбардом, хотя он, Ивар дель Хивал, еще бог знает когда отбросил тривиальную идейку, будто единственная — или хотя бы главная — цель Харбарда во всем этом лишь предотвратить войну.
Боги, как и люди, способны на ложь.
Вот когда в игру вступят полки «Розовый» и «Лазурный», тогда все и начнется.
Так что пускай пока шашечки занимают места, думал Ивар дель Хивал. И что с того, что он сам — одна из шашечек, которые продвигают к центру доски? Такое ему не в новинку.
Пусть начнется игра, а там поглядим.
Йен остановился в паре метров от Стола, будто повинуясь безмолвной команде, скорее почувствовав, чем увидев, как остальные последовали его примеру.
Он ожидал, что все здесь окажется куда солиднее, значимее, однако пресловутый Стол был всего лишь столом, занимавшим большую часть Зала. На огромной столешнице лежали пустые ножны и вынутые из них мечи. Пламя свечей трепетало на отполированных до зеркального блеска клинках.
Йену никогда прежде не доводилось видеть Тюрсонов без своего оружия. Воображение даже рисовало ему, как маркграф Внутренних Земель занимается любовью, не выпуская из руки меч. В свое время эта нелепая сцена рассмешила юношу до слез… Сейчас, впрочем, ничего не располагало к смеху.
Маркграф Внутренних Земель, возложив обе руки — металлическую и ту, что из плоти и крови, — на поверхность стола, резко поднялся с места. Куда пропали его прежние напыщенность и глупое самодовольство!..
— Собратья, — начал он, и Йен тут же отметил суровое звучание прежде бархатного тенора, — хочу представить вам Йена Сильвер Стоуна и его… спутников. Копье Гунгнир свидетельствует, что они явились сюда с обращением от паромщика, известного под именем Харбард, как и под многими другими именами. Я приглашаю всех собравшихся решить, следует ли нам выслушать сие обращение.
Закончив говорить, маркграф неторопливо уселся.
Из-за стола встал другой мужчина.
— Я не услышал от моего собрата, маркграфа Внутренних Земель, никаких предложений, — раздался его высокий старческий голос. Откашлявшись в кулак, он продолжал: — Как я понимаю, маркграф не собирается ни ручаться за Йена Сильвер Стоуна, ни обвинять его в прегрешениях.
Маркграф кивнул, и сидящие в ряд стали перешептываться.
Следующим собрался выступить человек с квадратной челюстью — аргентум Хорсел Тюрсон. Как и маркграф, он сначала возложил руки на Стол и только затем поднялся с места.
— Я присоединяюсь к мнению герцога Высокогорья: маркграф ограничивается тем, что доводит вопрос до нашего сведения… В отличие от собратьев по Столу, я не из дворян и не стремлюсь попасть в их число. — Он торжественно поднял правую руку. — Достойно пронести по жизни руку аргентума — высочайшая и достаточная честь для меня.
Говорю это не из стремления умалить достоинства кого-либо из присутствующих. Где бы мы ни были, мы всегда остаемся аргентумами — и сыновья простых крестьян, и маркграфы, и герцоги. Однако здесь мы — собратья по Столу, и, возможно, мое… неблагородное происхождение помогает взглянуть на происходящее под иным углом. Мне хотелось бы увидеть доказательство добродетельности, несгибаемости, прочности верований этого Йена Сильверстейна, или Йена Сильвер Стоуна, или как он предпочитает себя называть.
Взгляд аргентума был прикован к Йену.
— Согласно его же утверждению, он сразил огненного великана и одолел хлада. Не сомневаюсь, что у него достанет мужества положить руку в пасть Волка, как достало всем сидящим здесь этой ночью, в Час Длинных Свечей, когда Стол собрался решить вопрос о мире и войне.
Договорив, он скрестил руки на груди и продолжал стоять, неотрывно глядя на Йена.
Йен спокойно выдержал этот взгляд.
Чей-то кашель на другом конце Стола вернул аргентума к действительности. Поспешно кивнув, Хорсел Тюрсон поклонился и сел.
Возложив руки на стол, с места поднялся следующий — высокий, весь в черном мужчина; на черном фоне выделялась его искусственная рука, но не серебряная, а медная, в тон блестящим пуговицам. Судя по всему, правилами Стола выступать предписывалось лишь по очереди и непременно стоя.
