Старик оставил двоих с пулеметом и велел отходить в самый последний момент — если, конечно, будет кому. Они могли задержать передовые части наступающей дивизии буквально на несколько минут, но каждая минута ценилась на вес золота.
Помощником у пулеметчика был прыщавый малый откуда-то из Джорджии; белый как мел, он только кивнул. А пулеметчиком был горлопан Петрочелли из Нью-Йорка, но тут и Петрочелли язык прикусил. Улыбнулся слабо и сказал: «Есть, капитан».
Арни до сих пор не мог забыть эту улыбку, улыбку человека, который жизнью готов заплатить за несколько минут для своих собратьев по оружию.
Но, черт побери, сейчас-то все иначе. Петрочелли был мальчишкой, ну, может, года двадцать три ему успело стукнуть. Он терял добрых полвека жизни.
А что терял Арни?
Да ничего.
Смерть его не страшила. Он, в сущности, уже и умер почти; по крайней мере большая часть жизни ушла, когда у него на руках скончалась Эфи. Тогда он не ушел вместе с ней только потому, что дал ей слово, а Арни не привык обманывать свою Эфи, тем более у смертного одра, да и раньше тоже.
Кроме того, он уже вкусил свою порцию счастья. Досыта. Не могло же оно, счастье это, длиться до бесконечности. Если тебе повезло прожить с хорошей женщиной десять, потом двадцать, потом тридцать лет, в какой-то момент ты вдруг сознаешь, что старое клише о «лучшей половине» вовсе и не клише, а чистая правда.
И вот тогда, когда он удалился на покой и начал с удовольствием проживать каждый остававшийся ему час вместе с ней, тут вдруг старый друг в белом халате призывает его к себе в кабинет.
Арни с самого начала понял, что у дока дурные новости — по его официальному виду. Но к такому он был не готов. Да и кто, скажите на милость, может считать себя готовым услышать кошмарное слово «метастазы»?.. Боль с каждым днем усиливалась, и муки закончились однажды последним уколом, навеки избавившим ее от страданий.
Каким-то образом после этого он ухитрился жить: вставал утром и ложился вечером и порой по несколько минут кряду мог не думать об Эфи.
Вот почему Арни без малейшего сожаления вскочил на этот Стол, потом перепрыгнул через пустой стул и очертя голову бросился к Волку.
Он здорово ушибся при падении, левая лодыжка хрустнула, горячей волной окатила боль, однако, даже и не опомнившись толком, Арни встал на четвереньки, как бегун на старте, и устремился вперед.
Коленную чашечку будто разделывали ножом, но это уже не имело значения — он всадил руку глубоко в Пасть. Клыки Волка ободрали кожу до крови, но и это уже не имело значения.
В глубине каменной глотки рука нащупала какую-то деревяшку, вроде рукоятки. Арни цепко ухватил ее и стал дожидаться Боли и конца всех своих мучений.
А Боль все не приходила. Отдаленный гул наполнил его уши и вдруг стал пронзительно громким; от оглушающего звона тело стало дрожать, будто натянутая струна. В этой вибрации куда-то пропала и боль в покалеченной лодыжке, и боль в коленной чашечке, и миллион других болезненных ощущений, с которыми он свыкся настолько, что заметил лишь их отсутствие.
Черт возьми, он до сих пор жив. Ему следовало в мгновение ока сгореть дотла, однако вот он стоит, вцепившись в деревяшку в Пасти Волка.
— Нет!
Все равно никто ему не поверит, поэтому он ни одной живой душе не признается, что именно разочарование и злость заставили его изо всех сил рвануть на себя деревянную рукоятку, отчего каменная башка заколыхалась и, грохнувшись на пол, разлетелась на тысячи кусков, оставив его держать рукоятку молота войны, заботливо хранимого на мраморном пьедестале.
Арни был взбешен, он рассвирепел так, как никогда в жизни, и ему показалось только естественным поднять молот и с размаху ударить им по каменному пьедесталу.
С ужасающим треском, пролившим бальзам на сердце Арни, тот раскололся надвое.
В обломках мрамора лежал алмаз размером с куриное яйцо.
Арни повернулся к бушевавшему морю лиц, не обращая внимания на шум и крики, возникшие за Столом, когда он поднял над головой молот Мьёлльнир.
Слова пришли сами собой.
— Кто-нибудь из вас, — громовым голосом прокричал он, — кто-нибудь из вас теперь отважится помешать уходу моих друзей из Зала?
И только тогда Зал погрузился в тишину.
Глава 22
Прощание
Йен нашел ее в садах, едва стало светать. Стены Замка еще долго не дадут увидеть солнце, но небо уже приняло ярко-синий оттенок, светлея, как и серые облака, что таяли пушистыми ватными клубами.
Он честно попытался уснуть, однако сон не шел. Арни безмятежно дрых у камина; Мьёлльнир лежал рядом, у расстеленного на полу одеяла. Ивар дель Хивал и Ториан Торсен разошлись по спальням, но Торри и Мэгги, которым тоже не спалось, по одному вышли из своих комнат и присоединились к Йену в гостиной их покоев в Резиденции.
В итоге еще одна бессонная ночь. Ну да надо ведь кому-то все распланировать, все как следует обдумать. А после происшедшего у Стола думалось легко и приятно. На удивление приятно.
Марта бросилась ему навстречу. На ней был очередной вариант дорожного ансамбля — блуза и колготы.
— Доброе утро, — приветствовал он девушку.
Ее глаза покраснели, улыбка была печальной.
— Доброе утро, мой Йен.
Он обнял ее за талию.
— По-прежнему «твой»?
— Да, если ты сам того желаешь. Если… — Марта покачала головой. — Но теперь все так осложнилось… Ты один из тех, кто потряс Вандескард до самых основ. — Она невольно рассмеялась. — Тюрсонов больше не будет? Разве можно представить себе Вандескард без Тюрсонов?
— Ну, думаю, рано или поздно они отыщут благовидный предлог, чтобы и дальше рубить руки тем, кого считают достойнейшими. Хотя идею вторжения в Доминионы, полагаю, отложат, по крайней мере на время или…
— Или пока Один действительно не пришлет нам Обетованного Воителя. Если…
— Если ты рассчитываешь в этом смысле на Арни, боюсь, тебя ждет сюрприз. Причем неприятный.
Что позволило Арни удержать Мьёлльнир? Рукоятка молота сжигала руки целым поколениям избранных вандестов. Почему уцелел Арни?
Йен, кажется, понимал.
Наверное, он понимал это давно, глядя, как Арни по очереди берет резные фигурки Эфи, заботливо смахивает с них пыль и бережно ставит на место. Понимал и в тот день, когда Арни вызвался идти с ними. Наконец-то Арни нашел способ отправиться на тот свет, не нарушая данного им Эфи слова, и он постоянно, без раздумий и колебаний, без тени раскаяния или сожаления искал гибели, пока не раскрошил каменного зверюгу молотом Тора и не завладел алмазом Брисингов.
Арни ни во что не ставил свою жизнь. Может, именно это и уберегло его?
— Если не он, — раздумывала вслух Марта, — тогда, вероятно, будет…
