Карл вытащил пару платиновых монет, зажал одну меж большим и указательным пальцами и показал кузнецу. На одной ее стороне был изображен какой-то бородач, на другой — стилизованные волны.
— Ты уверен?
— Пандатавэйская денежка, а? — Кузнец протянул ладонь. — Что ж… Пару таких в задаток, и еще шесть — когда заберешь товар.
— Это ведь все-таки платина — да к тому же монета Пандатавэя. Я думал — ты удовлетворишься этими двумя, да и сдачу мне дашь. Золото или железо.
— Не дам, — ухмыльнулся кузнец. — И я бы вообще не сказал, что ты думал. Давай поладим на семи платиновых — по рукам?
Деньги проблемой не были, но Карл не хотел привлекать к себе внимания, соглашаясь с явной переплатой.
— Три. И ты дашь мне пять золотых сдачи. Пандатавэйских — не здешнего непонятно чего.
— Шесть платиновых и шесть золотых. И ты со своей крепкой спиной останешься в Метрейле, пока я не добуду трех новых наковален.
Карл вздохнул и приготовился торговаться до последнего.
— Четыре…
Став бедней на пять платиновых, шесть золотых, четыре серебряных и пригоршню бронзовых монет, Карл поджидал Уолтера на городской площади, у дворца лорда.
Метрейль отличался от всех городов, какие им довелось уже видеть. В отличие от Ландейла, у него не было стен. В отличие от Пандатавэя, он был выстроен совершенно без плана. Улицы Метрейля разбегались от дворца неровными кругами, точно паутина, сплетенная свихнувшимся пауком.
Впрочем, называть дворцом эту кучку двухэтажных домиков из песчаника, окруженных узкой неровной стеной, было сильным преувеличением. Дряхлым было все, даже опускная решетка ворот: балки выщербились, цепи и прутья заржавели так, что сразу становилось ясно — не опускали решетку очень давно.
Двое одетых в кольчуги стражей, сидевших у ворот на трехногих табуретах — копья их стояли неподалеку прислоненными к стене, — с вялым любопытством посматривали на Карла.
Воин мысленно кивнул сам себе. Оставленные на произвол судьбы защитные сооружения говорили о том, что город давно не знал войн, а отсутствие хоть сколько-то внятного интереса со стороны стражей — что к чужакам здесь привыкли.
— Ты что, спать тут собрался? — Уолтер, щурясь на ярком солнце, смотрел на него с облучка наполовину забитой повозки. — Хочешь, порадую? Мясо досталось нам по дешевке. Видно, у здешних фермеров выдался добрый год. — Он фыркнул. — Поверишь, я за бесценок взял четыреста фунтов вяленого мяса — не даром, конечно, но почти.
Он установил тормоз и спрыгнул, по дороге рассеянно похлопав парочку мулов.
— А вот за коней — даже за мулов — дерут втридорога. Я купил пони и еще одну кобылу — хозяин подержит их до темноты — но тут мне пришлось раскошелиться. Тут у них, видимо, случилась небывалая прибавка скота, так что местные фермеры готовы платить местным ковбоям сколько угодно — лишь бы помогли.
Карл с наслаждением скинул рюкзак, забросил его в повозку и улыбнулся.
— Мне даже жаль, что нам не нужны деньги. Мальчишкой я мечтал быть ковбоем. — Он повел плечами. — Знаешь, может, нам и не помешало бы наняться в такие помощники — на время, само собой. — Надо будет, конечно, придумать, где и как спрятать Эллегона.
Нет, скорее всего из этого ничего не выйдет. У него теперь есть обязанности. От исполнения детской мечты придется отказаться.
Уолтер покачал головой:
— Нет, это не по мне. Нанимают погонщиков скота — a как ты думаешь, куда его гнать?
— В Пандатавэй?
Словотский кивнул.
— Все дороги ведут в Пандатавэй. И всех ведут, кроме — очень надеюсь — нас. Вряд ли там мягко обходятся с соучастниками преступников.
— Точно подмечено. Держи свой наметанный глаз открытым и дальше.
— Он у меня никогда не закрывается, Карл… Ну а ты как — договорился с кузнецом?
— Само собой. Хотя запросил он немало. Я даже начинаю думать, что переторговал он меня. Но он прибавил ко всему несколько мечей… Как бы там ни было, все это тоже можно будет забрать на закате. Восточная окраина. — Он глянул на полуденное солнце. — Чем займемся? Есть какая-нибудь мысль?
Словотский приподнял бровь.
— Веселая Улица? Или как она тут называется. Это во-он там… — Он махнул рукой. — И тебе вовсе не обязательно обманывать Энди. Посидишь в тенечке, выпьешь пару-тройку кружек пива — а я приценюсь и… может, кое-что еще. Я заложник своих гормонов — что поделаешь.
Карл засмеялся:
— Почему нет? Пиво я люблю. — Он влез в повозку и растянулся на мешке с зерном. — Вези.
Немощеная улочка плавно извивалась сквозь рынок — мимо грязно-бурого брезента, где потный торговец зерном ворочал мешки с ячменем и овсом, мимо жердяной ограды корраля, за которой упитанный владелец возился со сбившими спину кобылами и хромоногими жеребчиками, мимо открытого прилавка, у которого яростно торговались за седло прищуренный кожевенник и усатый мечник…
По улице, поскрипывая, катились телеги — фермеры со своими рабами везли на продажу зерно и цыплят в клетках. Попадались и фургоны, запряженные пыльными мулами или медленно бредущими волами; были и тачки, самые разные — такие толкали рабы.
Карл вцепился в меч. Какой-то миг подержал в руке акулью рукоять, вздохнул — и разжал ладонь. Черт побери Уолтера, но он прав. И потом, убей я хоть всех, у кого есть рабы, — так ничего не решишь. Это просто не метод.
Однако легче от этой мысли ему не стало.
— Будь оно все проклято…
— Остынь. — Словотский подхлестнул мулов.
Улица расширялась — они приближались к рынку рабов. Шумное действо происходило на помосте перед фургоном, украшенном рисунком цепи и волн — знаком Пандатавэйской Работорговой Гильдии. Вокруг стояло с сотню покупателей и зевак.
Торговец взял у фермера горстку монет, с улыбкой надел его цепь на руки худого бородатого раба и лишь потом снял с него свои.
— Вряд ли у тебя будут с ним трудности: он хорошо укрощен, — заметил торговец, когда фермер накинул на шею рабу пеньковую петлю. Тот повел раба прочь — и Карл вздрогнул при виде шрамов, которыми была исполосована худая спи на. Хорошо укрощен…
— Спокойней, Карл! — прошипел Уолтер. — Не лезь: все равно не поможешь.
Раб вывел из фургона следующего раба — невысокого, темноволосого, в грязной набедренной повязке. Шрамы этого были еще свежи: кровавые рубцы покрывали волосатое тело и ноги. Морщинки в углах губ и глаз говорили, что он любитель посмеяться. Но сейчас он не смеялся; в ошейнике, скованный по рукам и ногам, он мрачно смотрел на толпу.
По спине Карла пробежал холодок.
— Уолтер, я его знаю.
— Похищать не будем? — Интонации Уолтера выдавали, что не так уж он и спокоен. Вид у него был как у побитого.
