Барон тонко улыбнулся.
— Сударь, ставлю вас в известность: я — верный правнук. Разумеется, прабабушка оставила мужа добровольно, чтобы выйти за моего доблестного прадеда, и сама настояла, чтобы дверь от ее покоев запиралась только снаружи — дабы убедить мужа, что не собирается возвращаться к Адахану… — Он качнул головой. — Я покажу вам ее покои, если пожелаете. Вы вправе решать сами.
Но, как я уже сказал, хоть кровная месть и умерла ко временам моего отца, древняя вражда жива по-прежнему. На многих могилах моих вассалов стоят камни с надписью: «Убит свиньями Адахана». Я надеялся, следующие поколения… — Он оборвал себя. — Однако я слишком разговорился… Надеюсь, вы простите меня, Карл. Так редко удается поговорить не с вассалом, рабом или заезжим купцом, пытающимся выторговать пару лишних фур зерна за ту же цену. Знали бы вы, какая радость — болтать просто так, от души!
— Я… ценю это, Жерр. — Карл ни на миг не поверил, что Фурнаэль говорит просто «от души». Барон старался завоевать его доверие. Зачем? Рассчитывал ли Фурнаэль убедить Карла выполнить для него какую-то работу? Или за этим стояло нечто большее?
Когда они приблизились к деревянным хижинам, дверь ближайшей распахнулась, и оттуда, улыбаясь и выкрикивая приветствия, высыпали трое мальчишек. За ними вышла женщина.
Впрочем, назвать мальчишками всех было бы ошибкой. Самый высокий, черноволосый юноша лет шестнадцати, выглядел помолодевшей копией Фурнаэля, даром что, как и остальные, был одет в крестьянскую домотканую рубаху и такие же свободные штаны, а не в кожу и шерсть. Он подбежал и принял поводья лошади Фурнаэля, знаком велев другому парнишке сделать то же с Морковкой.
Фурнаэль спешился. Карл последовал за ним.
— Я считаю для себя честью. Карл Куллинан, представить вам старшего своего сына — Раффа, будущего барона Фурнаэльского. Рафф, это Карл Куллинан. Да, сын, тот самый Карл Куллинан.
Что делает сын и наследник барона в крестьянской хижине, одетый как крепостной, с потеками пота и грязи на лице, с руками в цыпках и трещинах?..
Карл не стал спрашивать; когда Фурнаэль будет готов — он сам расскажет Карлу все, что сочтет нужным.
Рафф скованно поклонился — глаза расширены, челюсть только что не отвисла.
— Благородный разбойник? Правда? — На лице Раффа ясно читалось благоговение.
Карлу сделалось неуютно; прежде он никогда не сталкивался с таким открытым почитанием героев.
— Смотря какой смысл ты вкладываешь в это определение, — заметил он. — Но возможно, я и тот, о ком вы подумали.
— Знакомство с вами — огромная радость для меня, господин. — Светский тон забавно контрастировал с простой одеждой и грязным лицом.
Самый младший из детей, мальчик на год-два моложе Эйи и дюйма на два пониже ее, подбежал и обхватил Фурнаэля руками, спрятав лицо на груди барона. Фурнаэль с теплой улыбкой взъерошил мальчику волосы.
— А это брат Раффа, мой сын Томен. Не обижайтесь на его молчание, Карл: он стесняется незнакомцев.
— Конечно, конечно, барон. Рад познакомиться с вами, Рафф. И с тобой, Томен.
— Не «барон» — Жерр, прошу вас. — Барон подхватил Томена на руки. — Это не официальный визит.
— Жерр.
Подошла женщина. Она тоже походила на Фурнаэля, только помоложе и в женском варианте: те же высокие скулы, только чуть сглаженные, и подбородок покруглей.
— Карл Куллинан, — проговорил барон, — моя кузина, жена, мать моих сыновей — Бералин, баронесса Фурнаэльская. — В голосе звучало чуть заметное раздражение. Или, возможно, гнев.
— Здравствуйте, Карл Куллинан. — Она взяла его руку в свои. В струящемся из дверей свете руки ее были красны и сухи; некоторые трещины на ладонях и пальцах открылись. — Надеюсь, вы простите, что я не приветствовала вас в своем доме.
— Конечно, госпожа. — Карл склонился к ее рукам. — Конечно.
А какого черта делать здесь баронессе?
— Ну и наконец, — продолжал барон, — тот юноша, что держит вашу лошадь. Брен Адахан, сын и наследник Вертума, барона Адахана, о коем я говорил. — Барон спустил Томена с рук и, шагнув вперед, положил ладонь на плечо Брена. — Рад видеть тебя, Брен. Как прошло десятидневье?
— Прекрасно, барон. — Брен вопросительно приподнял бровь и, не успел Карл кивнуть, принялся оглаживать и похлопывать Морковку. — Замечательная лошадь, Карл Куллинан. — Уверенной рукой он пробежал по ее загривку, похлопал по крупу, животу, осторожно коснулся левой задней бабки.
Все это время Морковка стояла, гордо вскинув голову, с трепещущими ноздрями, словно предлагая Брену попытаться найти в ней хоть малый изъян.
— Она пандатавэйка, да? Как ее зовут?
— Там я ее купил. А зовут ее Морковка, — отозвался Карл. — Вижу, ты любишь коней.
— Еще как! — Брен, русоволосый парнишка одних лет с Раффом, улыбнулся широко и бесхитростно. — У моего отца есть жеребец — хорошо бы их свести. Она развязана?
— Нет. У меня не было времени думать об этом. Мы были слишком заняты. — Самоубийственное воспоминание об Энди-Энди жаром обдало Карла. Боги, как же мне не хватает ее. Трудно представить ее себе беременной, с раздавшимся животом — но куда трудней сознавать, что не увидишь, не коснешься ее еще долгие месяцы. В самом лучшем случае.
Внутренним взором Карл почти видел ее — как она стоит, уперев руки в бедра, склонив голову и насмешливо улыбаясь. «Кто сказал, что быть героем легко?»
— Не могли бы мы поговорить — попозже, если будет время? — продолжал Брен. — Думаю, если свести Морковку с катардским пони…
— Ты забываешься, Брен. — Теплая улыбка Фурнаэля смягчила суровость тона. — Из-за тебя мой гость и я вынуждены стоять на холодном ветру. — Он содрогнулся, хотя легкий северный ветерок нес с собой только освежающую прохладу. — Расседлай и устрой лошадей, а потом приходи в дом.
Юноша повернулся к Карлу:
— Можно? Пожалуйста!
— Конечно. Привязывать ее не надо: если я в доме, она не уйдет.
— Само собой. — Брен понимающе кивнул, словно удивляясь, зачем говорить столь очевидные вещи.
Барон ввел Карла в хижину — небольшую, но прибранную. Каменный пол был чист и гладок; щели меж стенных досок заботливая рука аккуратно замазала свежей глиной. Сквозняк не тревожил веселого танца пламени в сложенном из камней очаге, над которым, пофыркивая, кипел металлический чайник.
Фурнаэль отстегнул меч, повесил на крюк и уселся на табурет у грубого стола, кивком предложив Карлу и остальным последовать его примеру. Табуретов осталось лишь три; Карл, Рафф и Томен уселись, а Бералин встала подле мужа, хмуро на него глядя.
Фурнаэль ухмыльнулся.
— Простите мою жену. Она этого не одобряет.
Та фыркнула.
