— А с чего мне это одобрять? Это же сущая чепуха… возлюбленный мой супруг, — ядовито добавила она, выдержав паузу.
Барон обнял ее за талию и погладил бедро.
— Ты простишь меня. Как всегда.
— До следующей жатвы.
Рафф нахмурился; Фурнаэль заметил это и повернулся к юноше.
— Не начинайте — у нас гость. А тебе, мальчик мой, следует помнить, как должно вести себя. — Он знаком попросил у Карла прощения. — Семейная традиция: перед каждой жатвой сыновья барона три десятидневья живут и трудятся в поле вместе с рабами — так же тяжко, как те…
— Более тяжко, папа, — пискнул малыш Томен. — Рафф говорит, мы должны показать, что всех лучше.
— …едят то же, что едят рабы, носят ту же одежду. Узнают, так сказать, что почем — чтобы после не перегибать палку. Вертум считает это правильным, потому-то и прислал в этом году сына. Думаю, Брену это пойдет на пользу.
— Чушь, — возразила Бералин. — Тебе бы послушать своих сыновей. Когда Рафф станет бароном — он не будет заставлять детей проходить через это.
Фурнаэль фыркнул.
— То же говорил и я — в его годы. Карл, позже вы сможете пройтись по округе — и увидите, что эта хижина ничуть не лучше других. Мы хорошо обращаемся и с рабами, и с крепостными.
— Эта хижина хуже, — произнесла Бералин. — Ты послал людей выковырять из стен глину. Снова.
— И снова, и снова — всякий раз, когда ты будешь заделывать стены вместо мальчиков. Если Рафф и Томен сделают это сами — прекрасно. Я терплю, что ты живешь с ними, потому что надо же кому-то им готовить. Но не испытывай моего терпения. — Он вздохнул. — Карл, моя супруга думает, что, живя здесь с мальчиками, она шантажом вынудит меня отринуть семейные традиции.
— Жерр, вы хотели что-то обсудить? — Карл, втянутый в семейный спор, чувствовал себя не в своей тарелке.
— Хотел. — Фурнаэль облокотился о стол. — В Холтуне объявилась банда. Разбойники — сотни две-три — свили гнездо на склонах Эрштима. Они налетают ночью, прорываются сквозь идиотскую линию обороны холтумского… — Он осекся: вошел Брен.
Юноша грустно качнул головой.
— Прошу, не прерывайтесь из-за меня. Я не питаю иллюзий насчет князя Улдрена.
Фурнаэль благодарно улыбнулся.
— Бандиты забирают еду и женщин, убивают всякого, кто осмелится сопротивляться. За собой они оставляют сгоревшие фермы, скот с перерезанными глотками, потоптанные поля — как псы, что мочатся на кусок, который не в силах съесть. Наверное, им как-то попался караван с солью — с некоторых пор они просаливают за собой землю.
Он тряхнул головой.
— Я говорил об этом с Саммисом — его магия тут бессильна. Он мог бы, конечно, уничтожить сорняки и вредителей, как делает в моем баронстве, но соленая земля не сможет родить, будут в ней вредители или нет.
Если так пойдет дальше, Холтун окажется на грани голода. Западнее лежат содовые равнины; им придется обратиться на восток. Им придется вторгнуться в Бим — как нифиэнцам во время моего отца. Эти два друга, — он кивнул на Брена и Раффа, — станут кровными врагами. Причем не по традиции, а по факту.
— А сами вы усмирить бандитов не можете, — кивнул Карл. — Холтун этого не потерпит.
— Едва только первый солдат Бима пересечет холтунскую границу — начнется война. Несколько стычек уже было. Я знаю, это отдает изменой, но если б эти бандиты вторглись в Бим… Возможно, тогда князь Улдрен смирил бы свою гордыню и принял мудрое решение о союзе.
Брен мотнул головой:
— Сомнительно, барон. Как говорит мой отец, князь Улдрен — напыщенный осел. Из тех, кто хватает меч за лезвие, а не за рукоять. Впрочем, мнит он себя великим полководцем.
Фурнаэль кивнул.
— Карл, я хотел бы остановить негодяев. Надеюсь, вы поняли: мы — народ неплохой. И мы готовы платить, и платить хорошо. Возможно, вы могли бы, притворно присоединившись к бандитам, завести их в засаду? Или выследить их в логове, захватить и доставить в мое баронство, где мы разобрались бы с ними? Или еще что-нибудь… в этом духе.
Карл закрыл глаза. Стратегия не была проблемой. Стратегия трудностей не представляла. Для Карла, во всяком случае. Ахира наверняка что-нибудь придумал бы.
Но — три сотни? Карл не считал три сотни против пяти выигрышным вариантом. И опять же — как ни старайся, а всех трех сотен сразу им не захватить.
Да и не в этом суть. Вопрос не в том, сможем ли мы сделать дело, вопрос — должны ли мы делать его.
В том-то и беда. Барон Фурнаэль весьма неплохой человек — для своего мира. Если война между Бимом и Холтуном разразится — плохо будет всем, и рабам в том числе.
Но… Я, черт побери, Карл Куллинан, а не Кларк Кент. Я не могу сделать всего. Я уже дал обет, который вовсе не уверен, что смогу выполнить; мне нельзя отвлекаться на другие дела.
Он почувствовал укол совести. А как же Эйя? То, что он вез ее домой, не было войной с рабством.
Нет. Эйя — другое дело. Мелавэй страдал от набегов работорговцев; было разумно отвезти девочку домой — там могла возникнуть возможность уязвить Гидьдию Работорговцев.
Может ли помощь Фурнаэлю помочь его собственной борьбе? Хоть как-то?
Нет, дело барона никак не связано с ней.
Я должен отказать ему.
Мне… Постой-ка…
— Вам придется… заплатить, Жерр. Дорого.
Фурнаэль развел руками.
— У нас есть деньги, Карл.
— Деньги мне не нужны. Но — в благодарность мне и моим друзьям за решение ваших проблем — не отпустите ли вы на волю всех ваших рабов?
Фурнаэль улыбнулся.
— Цена действительно высока, Карл. Заменить всех рабов в баронстве — мне это станет в копеечку. Нельзя ли…
— Нет. Не заменить. Вашей платой будет отказ от владения рабами. Во всем баронстве. Навечно.
Какой-то миг барон озадаченно молчал. Потом вздохнул.
— Вы вежливый человек, Карл. Спасибо, что не отказали мне прямо. В этом нет необходимости — я понял. Вы не хотите встревать в наши войны.
— Барон, я говорил серьезно.
— Прошу вас. Не считайте меня глупцом. — Фурнаэль приподнял ладонь. — Оставим это, Карл Куллинан. Оставим.
Карл открыл было рот — и закрыл его. Не вышло. Для Фурнаэля рабство столь естественно, что он не увидел никакого смысла в предложении отказаться от владения людьми. Для барона это было даже не оскорбительно — просто непонятно. Но попытка объясниться приведет к ссоре.
Фурнаэль помрачнел.
— А знаете, у меня мелькнула мысль попытаться запугать вас — и тем вынудить послужить себе. Пригрозить оставить эту малышку — Эйю, да? — в заложницах, пока вы не до бьетесь успеха. — Он побарабанил пальцами по дереву. — Вы, кажется, очень печетесь о ней.
