Как и раньше, основной караван прошел и скрылся за поворотом, а о замыкающих не было ни слуху ни духу. Вдоль тропы дул ветер: предвестие скорой грозы.
Уолтер бесшумно обогнул поворот и подождал, пока работорговцы не отойдут так далеко, что не услышат, как он тихо окликнет Эйю и Брена.
От дальних вспышек молний и раскатов громов у него по спине ползли мурашки.
– Эй, парочка, – прошептал он, выходя на тропу и похлопывая по мотку свитой из кожи веревки. – За дело.
Первые капли дождя пробили кроны; Брен Адахан припал на колено подле дерева и легко выпрямился – с Эйей, стоящей у него на сложенных чашкой ладонях. Уолтер бросил ей конец веревки.
Девушке понадобилась лишь пара минут, чтобы обвязать ствол веревкой; она легко спрыгнула на тропку, и они с Бреном повторили то же самое по другую ее сторону.
– Готово, – сказал Словотский. – Теперь надо просто…
Впереди раздались выстрелы.
Слишком рано!
Паника затопила Уолтера ледяной волной; дождь усилился, твердые капли бились о его грудь. Нырнув под лесной полог, он услышал чей-то резкий шепот:
– Все по местам; не стрелять, – и понял, что шепот этот – его.
С дороги снова донеслись выстрелы – отдаленный треск, заставивший его схватиться сперва за пистолеты, потом – за ножи, и – последним движением – за переброшенную через плечо перевязь с мечом. Лучше уж проверить все и сразу.
Уолтеру были видны лишь четверо его людей. Другие четверо – командовал ими Ахира – спрятались поодаль. Получились две линии огня.
Если это сработает.
Дождь усилился, ледяные струи пробивали листву.
Звон копыт по твердой земле. Работорговцы мчались галопом, по четверо в ряд.
Прижавшись голой спиной к стволу, Уолтер вытащил из-за пояса пистолет, взвел его и поднял на уровень груди. Боги, сделайте так, чтобы дождь не попал внутрь.
Первая четверка врезалась в веревку почти одновременно. Натянутая кожа подкинула их в воздух, будто кегли.
Только у кеглей нет позвонков, которые ломаются с жутким хрустом. Кегли не падают наземь, не стонут, не извиваются в предсмертных корчах.
Два коня споткнулись и упали, один сбросил седока, другой перекатился через своего бывшего всадника. Тот завопил.
Из следующей четверки работорговцев один умудрился поднырнуть под веревку, но пистолетная пуля угодила ему в плечо и вышвырнула из седла.
Уолтер Словотский поднялся, навел первый пистолет на приближающегося врага и выстрелил, как только поймал длиннобородого работорговца на мушку.
Он, должно быть, насыпал много пороха; отдача едва не сшибла Уолтера с ног. Он промахнулся; ему никогда не удавалось сообразить, куда полетит пуля.
Но вспышка и звук выстрела сделали его мишенью для атакующих врагов – они останавливали коней, кто обнажив меч, кто уперев в бедро сулицу, кто вскинув небольшой роговой лук с уже наложенной стрелой.
Работорговец, в которого он стрелял, опустил копье и погнал коня на Словотского.
Странно, подумал Уолтер, с какой ясностью видишь все в такие моменты: брызги грязи из-под копыт, трепетание конских ноздрей, жилу, бьющуюся на шее бородача, – один удар, второй, третий…
И тут выстрел вырвал бородача из седла, превратив лицо в кровавое месиво; он рухнул на землю и корчился теперь в мокрой грязи. Уолтер развернул оставшийся пистолет и взвел курок. Прошло не больше десяти секунд с тех пор, как работорговцы врезались в веревку, – а восьмерых из них уже нет.
Пока он поднимал пистолет, залп вышиб из седел еще троих – и того, кого наметил себе Уолтер, тоже.
Он сменил мишень, но промахнулся: пуля попала не во врага, а в его вставшего на дыбы коня. Конь завизжал.
Что-то просвистело мимо уха Словотского, ожгло щеку, добавив на ней влаги.
Другой работорговец, светловолосый мальчишка Джейсоновых лет, дрожащими пальцами натягивал арбалет – но Уолтер, не глядя, нащупал один из ножей, вытащил его и метнул, и тут же, едва первый нож нашел цель, метнул второй.
А потом позади работорговцев под дождь на тропу выскочил Ахира – в похожем на котелок стальном шлеме, новой кольчуге и металлической, до колен, юбке.
Его посох, только что срубленное молодое деревце, был втрое выше него; но, хоть и был он вдвое толще запястья Уолтера, ручищи гнома вращали его играючи.
С гортанным криком Ахира послал конец своего шеста в ближайшего врага – удар был так быстр, что деревце явственно прогнулось, прежде чем сбить работорговца с лошади; тот свалился, как сломанная кукла.
Молния на миг ослепила Словотского; когда зрение вернулось, он увидел, что Ахира по-прежнему действует своей великанской дубинкой – причем так легко, как человек управлялся бы с прутиком. Гном быстро вышиб из седла еще пятерых. Остальные приютские воины тут же накидывались на оглушенных или раненых врагов и перерезали им глотки – да так ловко, что Уолтера мороз пробрал.
Всего-то полминуты прошло, как ловушка захлопнулась, а из работорговцев целым и невредимым остался всего один.
Рабство – безусловное зло, повсюду и во все времена. Но из этого вовсе не следует, что работорговцы – трусы. Последний оказался храбрецом: вместо того чтобы удрать или спрятаться и дожидаться своей участи, он спрыгнул с коня и, выкрикнув вызов, бросился на Ахиру.
Ахира выставил ему навстречу посох – но сандалии заскользили в грязи и гном упал навзничь, выпустив свою жердь.
Работорговец был уже близко; острие его меча вот-вот коснется кольчуги гнома.
Как был, на спине, Ахира попытался отползти прочь, но работорговец, на миг обернувшись парировать наскок одного из Уолтеровых бойцов, вновь обратился к гному; он охотился за Ахирой, как удав за кроликом.
Уолтер Словотский уже вырвал из ножен меч; на бегу он, не останавливаясь (в лучших регбистских традициях), отшвырнул с пути вражеский труп – и теперь мчался к гному и его противнику, умоляя про себя Ахиру продержаться еще хоть минутку.
– Не стрелять! – крикнул Уолтер. Ахира и работорговец были слишком близко друг к другу; чуть-чуть ошибившись, можно было запросто подстрелить гнома, а не его врага. А Ахира попал в ловушку: отталкиваясь, он спиной вперед дополз до дерева, уперся в него – и теперь ему некуда было деваться; и защитить себя ему тоже было нечем.
Уолтер отбросил меч и схватился за нож: работорговец занес клинок для последнего, смертельного, удара.
Два выстрела слились в один; шея работорговца исчезла в фонтане костей и крови. Тело рухнуло в грязь, а голова с до странности целым лицом откатилась в сторону и уставилась на Уолтера удивленно распахнутыми глазами.
Всплеск жидкой грязи закрыл эти глаза.
