Кроме того, я к нему привык.
Скатал охотничью куртку и сунул под мышку. В двух из множества ее карманов — терранджийские удавки.
Кира отложила вязание-плетение, или чем там она занималась, и подошла к шифоньеру в углу.
— Вот. — Она подала мне полностью собранный кожаный рюкзак. — Одежда, немного вяленого мяса, сладости — все, что тебе нужно. — Она улыбнулась мне. — Почти.
Я сунул в рюкзак куртку и закинул его за плечо.
— Спасибо.
Поцеловав кончики пальцев, я коснулся воздуха перед ней. Она наклонилась к моей руке, пару раз сглотнула слюну — с трудом.
— Скоро вернешься?
Конечно, должен был сказать я, не тревожься.—А ты этого хочешь?
— Да. — Она закивала. — О да. Я этого очень хочу.
— Тогда почему бы не... ладно.
Она ждала, приподняв голову. Сколько бы раз это ни кончалось плохо, я всегда думаю, что если буду двигаться медленно, действовать нежно и бережно — все будет в порядке. На сей раз все будет в порядке.
Кретин.
— Все хорошо, Кира.
Я осторожно обнял ее. Один миг, один краткий миг я думал, что все обойдется — теперь, когда она позволила мне снова прикоснуться к себе.
Но она покачала головой — сперва неуверенно, потом бешено затрясла ею, а потом уперлась руками мне в грудь и оттолкнула меня.
— Нет!
Я вышел из комнаты, не обращая внимания на рыдания за спиной.
Черт побери, моей вины тут тоже нет!
В конюшне нас уже ждали. Целый комитет по проводам: Дория, Эйя, Дарайн, Кетол и Пироджиль. Брен Адахан остался развлекать старост. Верховые кони были уже оседланы, пару лошадей впрягли в повозку.
Я проверил подпругу, угостил морковкой пегую кобылку, выбранную для меня Тэннети, и привязал ее к заднику повозки. Я собирался править повозкой, но и верховая лошадь была мне нужна. Мало ли что — вдруг придется удирать быстро и без дороги. Для пересеченной местности повозки приспособлены плохо.
Ахира уже сидел на своей мышастой кобылке, и, когда я вошел, Тэннети взлетела в седло норовистого вороного мерина с белой отметиной на морде. Он заплясал, она ударила его каблуками и направила мимо факелов во двор.
Андреа аккуратно сложила одеяло вдвое, покрыла им облучок и забралась в повозку.
— Поехали!
Она уселась и похлопала по облучку рядом с собой. Дория, все еще в вечернем платье, глянула на меня, сморщила губы и пожала плечами.
Береги себя, Уолтер, — сказала она. Пальцы ее на миг сжали мое плечо, потом она легонько поцеловала меня в губы. — Приглядывай там, ладно?
— За кем? —улыбнулся я ей победной улыбкой. Она не улыбнулась в ответ.
— За всеми, — сказала она. — Особенно за Андреа.
Я не знал, как закончатся дела с Эйей — правду сказать, я не знал, хочу ли вообще кончать их, — пока не услышал собственный голос:
— Проводи меня до ворот. Остальные нагонят.
Я переглянулся с гномом и развел пальцы на одной руке: «Дай мне пять минут, ладно?»
Он повторил знак и кивнул. «Пять, но не шесть».
Мы с Эйей вышли из конюшни и погрузились во мрак. Я спиной ощущал враждебный взгляд — интересно, подумалось мне, из какого окна сейчас смотрит Брен Адахан. Укрепленные на стенах крепости факелы трещали и чадили, бросая в темное небо клубы черного дыма. С неба на нас смотрели любопытные звезды — подмечали каждый шаг, каждый жест, каждое слово. А может, и нет.
Эйя была в том же, что и за обедом, костюме с мелавэйскими мотивами. Я мысленно принялся развязывать сложный узел у нее на левом бедре.
— Ты боишься, — сказала Эйя.
— Я всегда боюсь. — И это была правда. — Боюсь, когда просыпаюсь утром, боюсь, когда ложусь спать вечером.
Она засмеялась — теплый, звенящий звук, как будто пропела виолончель.
— Попробовал бы ты убедить меня в этом, когда я была девчонкой! Мой дядя Уолтер боится? Дядю Уолтера так же невозможно напугать, как... — она пошевелила в воздухе пальцами, подыскивая подходящее сравнение, — ...как моего отца.
Я хмыкнул.
— Вот тут ты права. Карл был слишком туп, чтобы бояться.
Она взяла меня за руку, и мы пошли молча, держась за руки, как школьники.
— Это всего на пару дней? Я пожал плечами:
— Как выйдет. Может, немного дольше. А может, там придется так жарко, что мы вообще сгинем на веки вечные. Никогда ведь не знаешь, как оно обернется.
Все было, как в прежние Приютские дни: отряд уходит в набег, нарываясь на приключения, — и, разумеется, находит их: в виде очередного работоргового каравана. Работорговцам приходится перевозить рабов с места на место, особенно новых рабов: людям свойственно завязывать отношения с другими людьми, даже если эти другие — их собственность. А это мешает бизнесу.
Не могу сказать, что я любил те дни — дни, когда я был правой рукой Карла. Да, конечно, кое-что в них было: дела, в которых не участвовал Карл, частенько заканчивались довольно приятно. Мы ведь освобождали не только мужчин. Среди освобожденных бывали женщины, и много, причем попадались весьма привлекательные. Просто поразительно, насколько благодарна может быть женщина тем, кто ее освободил, и как она подчас выражает свою благодарность. Можете расспросить мою жену.
Ну, и добытые деньги тоже лишними не были. Но...
— Брен звал меня с собой в Малый Питтсбург, — сказала Эйя. — Как думаешь — ехать?
— Малый Питтсбург — интересное место, — отозвался я. — Он, конечно, грязен и весь в саже — но посмотреть стоит.
— Я не об этом.
— Знаю. — Ее ладошка в моей была теплой. — Ты о том, что иногда надо принимать решения. Брен не станет ждать вечно. Кира когда-нибудь прозреет. Мы должны решить, кто мы друг другу.
Она кивнула:
— Можешь добавить, что и я не стану ждать вечно. Но я спрашивала не о вечности, даже не о будущем. Я спрашивала о настоящем. Кем мы должны быть друг другу сейчас, Уолтер Словотский?
Я погладил пальцами ее руку.
— Друзьями. По меньшей мере.
Она замерла и выдернула свою ладонь из моей. Воздух меж нами застыл, и мне вспомнилось: Эйя, прижавшись щекой к прикладу, твердо держит ружье и плавмо спускает курок — а по боку ее стекает алая влага.
— Товарищами по оружию, — сказала она, и в голосе ее послышался знакомый куллинановский холодок. — По меньшей мере.
— Разумеется! — Я поднял руки в знак извинения. — Навсегда.
Холодок сменился улыбкой.
— Так-то лучше. — Она обхватила ладонями мое лицо и крепко поцеловала.
