Посвящается Роджеру Желязны —
единственному истинному
Повелителю Амбера,
Уоррену Лапинэ,
визионеру и другу,
и миллионам тех,
кто странствовал по Амберу
и Владениям Хаоса — лишь благодаря
вам все это стало возможным.
ПРОЛОГ
Год тому назад
Я чувствовал, как мир вокруг меня раскачивается и извивается, словно ветви ивы под порывами шквального ветра. Странные цвета, перетекающие друг в друга, немыслимо искаженные геометрические фигуры, узоры, узоры, узоры… Мое зрение то прояснялось, то его вновь заволакивало пеленой — раз за разом, в каком-то странном, неуловимом ритме.
«Ко мне…»
Голос… Откуда он исходит? Я обернулся. Мир превратился в хоровод разноцветных пятен.
«Придите ко мне…»
Голос тянул меня за собой.
«Придите ко мне, сыновья Хаоса…»
Я последовал за этим зовом, через край непрестанно изменяющихся узоров и цветов, к башне из черепов, и человеческих, и невесть чьих. Я протянул руку, желая коснуться стен, но пальцы мои прошли сквозь кости, как сквозь туман.
«Они ненастоящие».
Видение? Сон?
«Скорее уж ночной кошмар». Эта мысль пришла откуда-то из самых глубин моего существа.
«Ко мне…» — продолжал взывать голос.
Я отдался этому зову и поплыл вперед — сквозь стену из черепов, к сердцу башни.
Внутри башня была заполнена дрожащими, колеблющимися тенями. Когда глаза мои начали приспосабливаться к темноте, я разглядел винтовую лестницу из костей, идущую вдоль стен. Вверху она уходила в непроглядную тьму, а внизу погружалась в густую, пульсирующую красную пелену.
Я поплыл вниз, и пелена обернулась кругом факелов; в круге находилось пять человек. На четырех из них были серебристые кольчуги неведомого мне образца. Они держали за руки и ноги пятого, распластанного на алтаре — огромной глыбе серого мрамора, испещренной замысловатым золотым узором. Грудь и живот несчастного были вскрыты, а внутренности разложены на алтаре, словно некий авгур читал по ним будущее. Внезапно жертва содрогнулась, и я понял: его держат потому, что он все еще жив.
Я инстинктивно потянулся за мечом. В другое время я набросился бы на палачей; порядочность и честь требовали, чтобы я попытался спасти несчастную жертву. «Но ведь он же ненастоящий», — напомнил я себе. Все это было видением. А может — лихорадочным бредом. Или предчувствием.
Я заставил себя подойти поближе и пригляделся к умирающему, пытаясь рассмотреть его лицо. Уж не я ли это? Не возвещает ли это видение мою смерть?
С некоторым облегчением я обнаружил, что на алтаре все-таки лежит кто-то другой. У жертвы были темно-карие глаза, а у меня — цвета морской волны. Да и волосы у него были светлее, чем у меня, а кожа — нежнее. Это был юноша, едва перешагнувший порог детства — ему было никак не более пятнадцати.
— Кто ты? — прошептал я, обращаясь скорее к себе, чем к нему.
Несчастный повернул голову в мою сторону.
— Помоги… — произнес он одними губами. Он смотрел прямо на меня, и мне почудилось, будто он видит меня.
Я потянулся к нему, но рука моя прошла сквозь его тело и погрузилась в камень алтаря. Уж не превратился ли я в призрак, в бессильное существо, вынужденное смотреть на творящиеся зверства и не имеющее возможности сделать хоть что-нибудь?
Я высвободил руку из алтаря. По пальцам пробежало легкое покалывание, какое появляется при восстановлении кровообращения, все. Я не мог ему помочь.
Юноша отвернулся. Тело его снова содрогнулось, а по щекам покатились слезы. Но он не кричал. Храбрый мальчик. Храбрый и сильный.
— Мужайся… — прошептал я.
Он не ответил. Его затрясло, и юноша закатил глаза.
А меня захлестнула бешеная, безудержная ярость. Почему я очутился здесь? Почему я вынужден смотреть на все это? Что может означать это видение?
Я посмотрел на солдат, надеясь прочесть на их лицах хоть какое-нибудь объяснение, и вдруг осознал, что они — не люди. Их суженные глаза поблескивали красным. Наносники и наланитники шлемов скрывали лица, но не могли скрыть радужных чешуек на подбородках и вокруг губ. Я никогда прежде не видал подобных существ. Должно быть, в их жилах текла змеиная кровь — ведь насколько же хладнокровным и бессердечным нужно быть, чтоб умертвить мальчишку столь жутким образом. Распростертая на алтаре жертва содрогнулась в последний раз и застыла недвижно. Солдаты отпустили его.
— Лорд Зон, — хрипло произнес один из солдат.
В сгустке тьмы у дальней стены что-то шелохнулось. Открылись огромные глаза — узкие, как и у солдат, только более крупные и широко посаженные, — и дважды моргнули. Существо пошевелилось, и свет факелов блеснул на серо-стальной чешуе и острых когтях; у существа было четыре лапы, длинные и тонкие.
Внезапно меня пробрал озноб, а с ним пришел слепой, нерассуждающий ужас. Мне захотелось с криком кинуться прочь из этой башни. Но я все-таки сдержался и остался на месте. Я смотрел на это существо и понимал, что передо мной истинный враг — враг всего рода человеческого.
«Да», — отозвалось оно. Существо не открывало рта, но каким-то образом его слова возникали у меня в мозгу.
— Он мертв.
«Приведите мне другого сына Дворкина».
Я был потрясен. Дворкин! Я знал это имя. Но я уже так давно не видал того, кто его носил…
Двое солдат-змеев невозмутимо развернулись и вышли из башни сквозь дверь, скрытую в густой, непроницаемой тени. Оставшиеся сняли тело юноши с алтаря и подтащили к небольшому отверстию в полу. Они столкнули тело в эту дыру, и тьма поглотила его. Звука падения я так и не услышал.
Мгновение спустя уходившие солдаты вернулись. Они наполовину вели, наполовину волокли другого человека. Этот был постарше. Одет он был в изорванную военную форму, но я ее не узнал; лицо и руки пленника были покрыты грязью, синяками и кровоподтеками. И все же он продолжал вырываться изо всех сил и несколько раз едва не отшвырнул от себя солдат-змеев. Он явно собирался дорого продать свою жизнь.
Я снова инстинктивно потянулся за мечом. Мне очень хотелось помочь несчастному. Но я вспомнил, как рука моя прошла через тело предыдущей жертвы, и понял, что ничего не могу поделать. Мне оставалось лишь смотреть.
Те двое солдат, которые выбрасывали тело юноши, шагнули вперед, и вчетвером им удалось затащить новоприбывшего на алтарь. Они с силой навалились на его руки и ноги, и как человек ни рвался, освободиться он не мог.
