«Что я делаю? – с ужасом думала она. – Разве я забыла, кто он? Так значит, любовь действительно не принимает доводов рассудка?»
Через несколько дней Белый Шейх призвал к себе Рене и Доменга.
– Мне надо с вами поговорить, – сообщил он, когда они устроились напротив на мягких подушках.
Шейх больше не скрывал своего лица, на котором признаков страшной болезни не осталось и в помине. Друзья с любопытством разглядывали этого сурового и властного человека.
– Поскольку у меня нет возможности поговорить с родителями Метты, – молвил Шейх, – я решил обратиться к вам как к самым близким ее друзьям. Я вижу, как она вас любит и считается с вашим мнением.
Доменг напрягся, а Рене ляпнул совсем некстати:
– Да уж, с ее папашей вам будет трудно договориться.
Доменг из всех сил ткнул его локтем в бок, и француз прикусил язык.
– Я очень богат, – не обратив внимания на реплику Рене, продолжал Шейх, – и могу обеспечить Метте царскую жизнь. Я хочу жениться на ней и увезти с собой на родину.
– Помнится мне, – осторожно заговорил Рене, косясь на Доменга, – что для меня вы сочли ее слишком молодой.
– Я признаю, что ошибался, – с достоинством ответил Шейх, – Метта сообщила мне, что ей уже двадцать лет. – Рене издал короткий смешок. – У нас женятся и на более молоденьких девушках.
– Какой же по счету женой вы рассчитываете ее сделать? – снова встрял неугомонный француз. – Кажется, одна жена у вас уже есть?
– Это действительно так, но я могу твердо обещать, что ни одна женщина не займет ее места в моем сердце.
– Не зарекайтесь, мой друг, не зарекайтесь, – скептически покачал головой Рене, – никто не может дать гарантий на вечную любовь. К тому же, прошу прощения, мы совсем не знаем, что вы за человек.
– Зато мы знаем, кто такая Метта, – раздраженно прервал их Доменг, не дав Белому Шейху ответить. – Не взыщи, Шейх, но наши переговоры не имеют смысла. Метта никогда не согласится на брак с тобой. Вот это я могу точно гарантировать.
– Да что ты знаешь? – разгневался Шейх. – Я чувствую, что тоже ей небезразличен.
Он взял себя в руки и продолжал более спокойно:
– Я смею надеяться, что она сможет полюбить меня так же сильно, как я люблю ее сейчас.
– Даже если это случится, она не пойдет за тобой, – упрямо настаивал Доменг. – Не смотри на нее, как на обычную женщину, – она не из тех, кто пожертвует всем ради мужчины.
– Да, такой девушки я не встречал, – медленно проговорил Шейх, – вчера я предложил ей вот это… – Он открыл стоявшую перед ними на столике большую, кованную серебром шкатулку. Она была доверху наполнена драгоценностями – бриллиантовыми переливами лучились ожерелья; тяжелые серьги и браслеты вспыхивали синими и зелеными гранями сапфиров и изумрудов; свернувшись длинными рядами, матово светились жемчужные бусы.
Поверх этого великолепия лежало кольцо с рубином, ярко-красным, как цветок гибискуса.
– Представьте, – вздохнул Шейх, – она на все это даже не взглянула.
– Такое богатство для нее ничего не значит, – сказал Доменг. – У нее совсем другие ценности. Позволь дать тебе совет, Шейх, – не трать времени попусту и не беспокой ее своими чувствами.
– Ты говоришь так, потому что сам влюблен в нее, – сдвинул соболиные брови Шейх. – Я вижу, ты повсюду следуешь за ней как тень.
– Это правда, – просто ответил Доменг. – Я люблю ее, и отдам за нее жизнь, если понадобится, и не только из-за своих чувств. Она олицетворяет собой то, за что не жалко и умереть.
Шейх перевел непонимающий взгляд на Рене.
– Полностью с ним согласен, – откликнулся француз. – Еще раз извините, Шейх, но мы бессильны вам чем-нибудь помочь. Могу лишь добавить в утешение – вы с Меттой никогда не поняли бы друг друга. Устремления ваши слишком разные. Вы думаете только о своем народе, защищая его интересы с помощью оружия, а она – обо всех, живущих на земле. Поверьте, именно в этом и есть неразрешимое противоречие.
– Мне непонятны ваши речи, – недовольно сказал Шейх. – Я вижу, что сначала мне надо получить ее согласие, а уж после мы вернемся к нашему разговору.
Когда они вышли наружу, Доменг в сердцах ударил кулаком по стволу дерева:
– Сколько пытаюсь, не могу понять, что может привлекать Метту в этом воинственном человеке!
– Кто же может постичь логику женского сердца? – философски заметил Рене.
– Однако я совершенно уверен, что она намеренно не заглядывает в его душу поглубже, боясь разочарования.
Шейху становилось все лучше и лучше. Скоро Метте со своим отрядом можно было трогаться в путь.
– Ты уже совсем здоров, – сказала она как-то, во время очередной прогулки с Шейхом. – Я сделала то, что обещала, теперь твоя очередь сдержать слово.
Его глаза сказали то, чего она так боялась и что так хотела услышать.
– Метта… – начал он, но она приложила пальцы к его губам.
– Прошу тебя, не говори ничего, не терзай мне сердце.
Шейх покорился – он почему-то отчетливо осознал, что настаивать бесполезно.
Метта стояла, прижав руки к груди, и смотрела в небо. Он проследил за ее взглядом.
Там высоко, в сияющей бездне, парили две птицы.
– Вы можете отправляться через три дня, – сказал Шейх.
Настал день отплытия. Путешественников снабдили провизией, одеждой, Рене подарили видеокамеру, и под конец Шейх сделал им поистине царский подарок: там, где они оставили свою лодку, теперь красовалась великолепная яхта. Она покачивалась на волнах прибоя, как нетерпеливая белая птица, готовая взмахнуть парусами-крыльями.
– А вот и подарок дедушке Итою, – сказала Метта, – и всей твоей семье, Доменг.
Итой не верил своему счастью. Он встал на колени перед судном, плакал и молился.
Метта и Шейх стояли неподалеку. Прощание их затягивалось, и Доменг подошел, решив поторопить девушку:
– Пошли, Метта. Пора, утро в разгаре.
Метта, глядя на Шейха и затягивая его в янтарную глубину своих глаз, произнесла извечные слова на родном языке:
– Тину наимме меттайя, – и речь ее прозвучала, как песня.
Доменг погрустнел и ушел на яхту.
– Что я еще могу сделать для тебя, Метта? – спросил Шейх.
– Все, что мне нужно от людей – это их добрые поступки. Поверь, я знаю как никто другой – Земля задыхается в тисках зла.
– Тут ты можешь быть спокойна, – твердо сказал Шейх, и лицо его зажглось, – мы уничтожаем зло всеми силами. Это наша жизнь, наше святое дело – бороться с врагом.
Метта отшатнулась так, как будто он ее ударил. Черты ее исказились страданием, взгляд был полон страха:
