— Что лишь правильно и подобающе для людей, состоящих на службе у столь великого властителя. — Кейда постарался, чтобы это прозвучало с надлежащим смирением.
Неожиданно Шек Кул рассмеялся.
— Не пытайся льстить или пресмыкаться, путник. У тебя это плохо выходит.
Кейда с покорностью наклонил голову.
— Путник с юга, — задумчиво продолжал Шек Кул. — Хотя бы это в твою пользу.
Кейда не смог удержаться и поднял глаза. Шек Кул больше не улыбался.
— Ты прибываешь на мои берега один. Никто не знает, откуда ты явился, а ты, разумеется, не заботишься с кем-то поделиться сведениями о себе. Ты говоришь, что намерен податься куда-то дальше, но никто не видит, чтобы ты разговаривал со вновь прибывающими корабельщиками. Никто не ведает, в какое владение ты пытаешься попасть. Все, о чем я слышу: ты гадаешь по руке, дабы наполнить брюхо, что я нахожу достаточно любопытным, чтобы желать узнать больше. Ты делаешь достаточно осторожные предсказания, как я слышу, ничего слишком ужасного и дерзкого, никаких обещаний схватить за хвост удачу под повернувшимися звездами. Любой пройдоха, играющий людскими слабостями, ибо предпочитает этим зарабатывать, тоже так может. — Вождь помедлил, проницательно глядя на чужеземца. — Однако такие бесстыдники куда хитрее тебя распространяют славу о своем даре, надеясь выжать насухо больше простаков и не скупясь на обещания и лесть. Они, как правило, не настаивают на откровенно неблагоприятных толкованиях, из-за которых могут остаться голодными и претерпеть обиды. Как иначе завоевать громкую славу, чтобы жить в праздной роскоши?
Кейда старался сохранять бесстрастное лицо, а рот держал на замке.
— Однако ты избегал мрачных предсказаний общего жребия, — продолжал вождь. — Насколько я был способен удостовериться, ты не предрек смерть от болезни, или голод, или даже участь утопленника никому, хотя те, кто странствует меж владениями, вправе страшиться такого конца. Благодарю тебя за то, что не бросил недобрую тень на мое владение своим искусством. — Издевка вождя ударила, точно хлыст. — Ты мог соблюдать осторожность в расчете на вознаграждение. Если бы ты делился своей мудростью, выговаривая слова по-восточному, а твои озарения обещали бы злополучие тем, кого несет через мои воды, ты бы исчез с моего пляжа прежде, чем прилив смыл бы твои следы. Я не позволю своим недругам посылать лжепророков, чтобы разносили уныние по моим землям, возбуждали недовольство и несогласие, где только могут. Я считаю, что даже самый ловкий, самый предательский язык можно укротить, лишив головы его обладателя. — Шек Кул замолчал, чтобы эта угроза зловеще повисла в пустоте зала. — Впрочем, я вынужден спрашивать себя, может, ты всего лишь ждешь случая, прежде чем начать сеять смуту на моих берегах, пускать слухи, порождающие сомнения в моем будущем и завтрашнем дне всех тех, кто мне верен? — Он откинулся назад с суровым, лицом. — Тебе придется ответить на мой вопрос, путник, или мои люди выбьют из тебя ответ.
— Я не пророк, явившийся дурно говорить о твоем владении. — Кейда пылко тряхнул головой. — Я только гадаю по руке, а рука может показать не больше, чем жизнь ее обладателя.
— Так говорят все умники, — согласился вождь. Голос его был холоден. — И те книги, которых никто вне самого тесного круга во владении, как правило, не видит. Это новая загадка для меня. Ты человек многих загадок, путник. Ты отрицаешь, что ты пророк, и тем не менее носишь на шее хвост дракона. Допустим, галерная крыса может носить его как побрякушку, если добыла такое в ходе какой-нибудь сделки. Но он столь же охотно сбудет ее за возможность наполнить брюхо и укрыться на ночь от дождя. Но ты ее не отдаешь, предпочитая довериться милости небес и выдергивая сорняки на участке с рекалом ради обеда. — Шек Кул откинулся на престоле поудобнее, сложив невиданные ручищи. — Новые загадки. Ты достаточно охотно ковыряешься в земле, но тебя куда больше занимают целебные растения, чем те, которые наполняют голодную утробу. Вдобавок ты медлительный и неловкий работник. Ты понимаешь, как невыгодна для тебя подобная сделка? Почему ты не можешь принять то, что заслужил, с достоинством?
Кейда, уязвленный, не сдержался.
— Я вступаю в те сделки, в какие могу.
Шек Кул кивнул, как если бы бродяга ему что-то подтвердил.
— Да, но ты явно не привык зарабатывать тяжелым трудом. И к тому же, не привык удирать от меченосцев владения. Сезарре говорил мне, что ты ни на миг не заподозрил, не за тобой ли они явились, пока не угодил им в лапы. — Шек Кул кивнул кому-то позади Кейды, а рабу, охранявшему дверь улыбнулся. — Все прочие на берегу пустились наутек, либо зная, что виноваты, либо, если честно, из простого благоразумия. Есть вожди в здешних краях, которые прихлопнут любого одинокого чужака на торговом берегу за истинные или мнимые грехи. Индаи Форл говорит, что это помогает как наказывать негодяев, так и побуждать невинных к честности. — Он воздел руку. — Но я ухожу в сторону. Есть и другие загадки вокруг тебя, путник. Твой вчерашний напарник в работе, наверное, больше привык гнуть спину как поденщик, но ничуть не ладит с собаками. Да и немногие из бродяг это умеют. Почему еще, как ты думаешь, я так хорошо обеспечиваю жителей именно этого острова самыми крупными и неустрашимыми псами, каких могу вывести? А тебя мои звери ничуть не обеспокоили. И вот что я у себя спрашиваю: где ты научился так обращаться с собаками, если не при дворе какого-нибудь вождя? И вот я еще раз спрашиваю у тебя: где владение, которое для тебя является домом?
Кейда сглотнул.
— У меня нет дома.
— Зато твои яйца на месте меж твоих ног. И это я сам могу сказать за тебя. — В голосе вождя звучало больше любопытства, чем одобрения. — Ты понимаешь, что рискуешь навлечь на себя беду, бросая мне вызов? Или хочешь, чтобы я передал тебя Сезарре и Делаи, чтобы вырвали у тебя правду? — Вождь опять кивнул в сторону двери, затем мотнул головой в сторону своего телохранителя, недавнего тюремного стража. — Конечно, нет. Тогда почему ты так упорствуешь, готовый ко всему?
Вопрос был явно не праздный. Кейда постарался как можно тщательней выбрать слова.
— В настоящее время у меня нет дома. Нет владения. Очевидно, прежде они были. И есть те, кого я оставил. Я бы не хотел видеть, как они страдают из-за меня. — И как только эти слова сорвались с губ, он о них пожалел. Шек Кул одним скорым движением подался вперед.
— Ты совершил что-то, что грозит карой?
Делаи обхватил пальцами рукоять меча прежде, чем что-либо подумал, а рассыпчатый перезвон кольчуги у дверей дал повод предположить, что Сезарре сделал то же самое.
Нет, если Године отплыл на север, как и намеревался.
— Кажется, ты говоришь правду, да только не всю правду, насколько я могу судить. — Шек Кул опять расслабился на престоле. — У тебя примечательные глаза, ты это знаешь?
Кейду ошеломила столь внезапная перемена в разговоре.
— Прости, а что?
— Нет сомнений в твоем южном происхождении, — задумчиво протянул вождь. — Твоя кожа ясно свидетельствует об этом, равно как и твоя речь. Вдобавок ты лишь недавно на севере, никакой местный говор не примешался к привычному для тебя. Но эти глаза говорят о смешанном происхождении, здесь и вопроса нет. — Он отвлеченно взмахнул в воздухе отягощенной кольцами рукой. — В здешних краях, много ближе к варварам, мы видим любые оттенки кожи, волос и глаз, ибо сколько угодно рабов привозят сюда из беспредельных земель. И немало их везут на продажу дальше на юг. Ты не рожден от такого раба? А сам ты не раб? Это объяснило бы, откуда ты знаком с жизнью господского двора. Уж не послать ли мне на юг просьбу выяснить, не ищет ли кто из моих братьев-правителей беглеца, похожего на тебя? Такой беглец не иначе как совершил тяжкое преступление, если его занесло столь далеко на север. Я не склонен давать приют никому настолько провинившемуся, пусть даже он не совершил ничего, за что его ждала бы кара, в моем владении. — Слова были произнесены пронзительно холодно.
