— За весло? — Старшина, изумившись, потянулся, чтобы взять его руку, повернул ее ладонью вверх и проследил красную борозду, которую оставила веревка, мозолистым и твердым, как старая кожа, пальцем. — Мягкие руки, друг мой. Может, ты и готов на любую работу, но ты не гребец, а мы держим путь в северные пределы, и нам надо спешить. У нас на скамьях нет места для того, кто не может налегать на весло весь день и весь следующий.
Кейда вынудил себя наклонить голову, признавая его правоту.
— Конечно.
Последняя бочка вызвала плеск на отмели, когда гребец перебросил ее через борт. Старшина поколебался.
— Помоги нам наполнить бочки водой, и это принесет тебе немного хлеба.
Хороший вопрос для спора о нравственности важного господина с его собратьями-правителями, когда они, насытившись, ставят перед собой сласти и откидываются на шелковых подушках. Хуже быть вынужденным обокрасть островитянина, у которого нет ничего ценного, прежде всего, или принять милостыню от какого-нибудь добросердечного моряка, который сжалится над бродягой, не имеющим друзей и дошедшим до полной нужды?
Осознание, насколько он одинок, пробежало по его хребту, словно струйки холодной воды. Он глубоко вздохнул.
— Спасибо.
— Вот. — Кто-то бросил ему обрывок мешковины. — Их обильно трут песком, а не то нам придется через денек-другой пить зеленую слизь.
Кейда наклонился, чтобы дотянуться до днища одной из широких бочек, и ненароком стукнулся головами с еще одним гребцом.
— Прости.
— Скреби как можно сильнее. — Гребец крякнул от усилия, забрасывая горсть грубого песка в бочку. Кейда постарался работать так же, как он. Работа была невероятно тяжелой, приходилось, сложившись вдвое, двигать рукой на всю длину, а тут еще обод бочки впивается в подреберье. Дыхание его отражалось от деревянных стенок, а человек, работавший с ним, пах не слишком свежо.
Вероятно, он думает, что ты достаточно воняешь, чтобы распугать рыбу. И нигде не найдешь Телуйета наготове с горячей водой, ароматным мылом и мягкими душистыми полотенцами. Лучшее, на что можно надеяться, это помыться в море и натереться песком. Да будет так. Если уж я сделался нищим, я все же могу заботиться о чистоте.
— Так сойдет. — Гребец встал и шумно выдохнул. — Теперь ополоснем ее и наполним.
— Ага. — Кейда перевернул бочку и пихнул в сторону слабого ручейка, сбегающего по крошащейся скале.
— Наполнить надо, пока еще не слишком высохли, — крикнул старшина. — Если хоть одна доска треснет, я вас ею отлуплю.
В заводи у основания каменной кручи скопилось совсем мало воды, так что споласкивание бочек, освобожденных от песка, оказалось сложным и утомительным делом. Впрочем, вода не теряла прохлады, хотя солнце и стояло над самой головой. Кейду поразило, когда он понял, что уже почти полдень.
— Это последняя, верно? — Старшина гребцов появился вновь, когда последнюю бочку надежно закрыли крышкой. Он вручил Кейде неровный ломоть ломкого соллерного хлеба с копченой медузой. — Отлично, ребятки, погрузим это на борт — и можно в путь. — Гребцы без единого слова покинули Кейду у крохотной лужицы, никто даже не оглянулся на него.
Никому не нужна твоя помощь, чтобы вернуть бочки на судно, пусть даже они теперь тяжелее и с ними сложнее управиться. Никто не хочет возбудить в тебе надежду, что тебе могут позволить остаться на их галере. У них был выбор, они его сделали. А каков твой выбор? Для начала — нечего стоять здесь с видом брошенного пса. Уж на это-то у тебя должно хватить гордости.
Жуя хлеб с острой медузой, Кейда зашагал по песку к месту для привалов меж тенистыми деревьями. Люди, развалившиеся вокруг кострищ, усеянных остывшим пеплом, бросили на него взгляд-другой, не враждебно, не приветливо, едва ли с любопытством.
В конце концов, все они и прежде видали нищих, промышляющих на торговых пляжах, тех, что не связаны присягой ни с одним владением, не зовут ни один остров домом, ни в одной деревне не найдут кров и пищу.
Приуныв оттого, что увидел себя глазами этих людей, Кейда шел все дальше, пока не миновал самые дальние из деревьев и не наткнулся на неровную гряду серых пятнистых камней, перерезающих пляж, похожих на пеньки сломанных зубов в дряхлой челюсти, дочиста вымытой морями. Он повернул к воде, вступил в нее и стал мыться со всем возможным тщанием.
Вернувшись на берег, он мгновение наслаждался блаженной прохладой, прежде чем недобрый жаркий ветер, которому предстояло беспрерывно дуть до заката, не высушил его. Изменчивые приливы набросали на берег причудливую мешанину всякого хлама, застрявшего среди камней. Высохшие морские ежи, узловатые и рыжие обломки крабьих лап, обрывки водорослей, похожие на завитки старой бумаги. Тут яркий белый отблеск привлек внимание Кейды. Присев на корточки, он отмел в сторону мусор и отыскал нечто, похожее на слоновую кость. Обломанный кончик витого бивня рогатой рыбы, недостаточно долго пробывший в воде, чтобы песок и море убили его блеск. Он почти не истерся. Кейда сжал кулак вокруг белой спирали. Она оказалась теплой и живой на ощупь.
Слоновая кость. Ее белизна символизирует беспорочность, признак высокого положения, редкости и долговечности. Морского бивня это касается не меньше: в нем еще больше духа могущества, исходящего от обитателя вод, который увенчан рогом, точно иной сухопутный зверь. Ученые вожди давно писали мудрые труды, обсуждая, что может означать такое явление. Все давали разные истолкования, но сходились в одном: должно иметься безымянное зло в глубинах, чтобы побудить столь сильное морское создание обзавестись таким оружием. Морской бивень, выброшенный на пляж, всегда подобен призыву: немедленно к оружию.
«Любая примета, никем не отысканная, может иметь величайшее значение». Снова и снова говорил тебе это Дэйш Рейк. Можно ли доверять такому знаку? Достаточно ли ты теперь далек от скверны колдовства, чтобы довериться своему чутью, проницающему незримые течения настоящего и будущего? Можешь ли ты знать это наверняка?
Кейда спрятал находку глубоко в свой узелок из одеяла, прежде чем повернуться спиной к рощицам тенистых деревьев. Шагая вперед, он обшаривал взглядом пески, наклонялся, подбирал раковины, оставляя себе одни и отбрасывая другие.
— Что ты ищешь? — Торговец, терпение которого не вознаградил ни один покупатель, брел мимо, открытое одеяние цвета охры хлопало по цветным расшитым штанам, на шее висела толстая золотая цепь.
Признательный за внимание, Кейда кивнул, но продолжал всматриваться в песок.
— Глаза бури, чтобы пары подходили. Десяток.
— Вот один. — Торговец счастлив был присоединиться к поискам, чтобы развеять скуку. — О, нет, сломанный. — И швырнул прочь кремовый осколок.
— Я ищу темные внутри. — Кейда поднял белый овал, края его изогнулись друг к другу, не совсем встречаясь. Густое бурое сияние распространилось по желобкам, ведя на внутреннюю сторону, словно ресницы у почти закрытого глаза.
