— Эта река регулярно выходит из берегов, и вода поднимается необычайно высоко, — сказал Шив, как будто от этого все становилось ясно.
— А она не должна? — отважилась уточнить я.
— Конечно, нет. — Маг спохватился и покачал головой. — Прости. Нет, она не должна причинять большого ущерба, поскольку не так близко к верховью.
— Не обижайся, Шив, но я жил в этих горах, — нерешительно молвил Айтен. — Когда тают снега, эти реки вздуваются, как вода в кипящем котелке.
— Я знаю, — заверил его маг. — И все равно это неестественно. Посмотри, есть остатки домов, смытых выше по течению. Это кусок крыши! Каким дураком нужно быть, чтобы строить ниже уровня паводка!
Лично я знавала людей, которые клали ноги в костер, чтобы высушить сапоги, но после того представления в деревне я вынуждена была признать, что Шив знает свое дело. Это напомнило мне кое о чем.
— Как ты узнал об их серебряной жиле, Шив?
Маг засмеялся.
— Планир сказал. Он подумал, что нам может понадобиться кого-нибудь умаслить здесь, в горах. Он по родству — маг земли, поэтому видит такие вещи, когда гадает.
Какой полезный талант! Бьюсь об заклад, у этого мага денег куры не клюют.
— Тогда почему он просто не скажет нам, где этот Азазир?
— Существуют трудности с взаимосвязью стихий на больших расстояниях. Это сложно.
Обычно Шив не любит напускать туману, и, садясь на лошадь, он не смотрел мне в глаза. Он направился глубже в чащу леса, и я задумчиво последовала за ним.
То представленьице было лучшим событием дня, и когда мы еще больше удалились от всякой надежды на настоящую постель и ванну, зарядил дождь. Не сильный, а так, изморось, хотя вскоре выяснилось, что от нее намокаешь ничуть не меньше. Мрачно созерцая капли влаги, блестящие на ушах Рыжего, я в десятый раз с тех пор, как мы оставили Инглиз, спрашивала себя, что я здесь делаю. Мы пробирались по сужающимся тропинкам, пока не смерклось настолько, что коварная дорога под ногами стала неразличима, и тогда разбили лагерь. Ночью резко похолодало, и мы проснулись окоченевшими сосульками. Даже мул и тот выглядел обиженным.
Мы забирались все выше и выше, а дождь поливал все пуще и пуще, и все злее становился холод. Мы не успели съесть весь хлеб, как на нем уже завелись большие самодовольные пятна плесени, и потеряли половину фруктов, когда мул упал: намокшие кожаные ремни растянулись, и мешки соскользнули. Мука превратилась в неаппетитную клейкую массу, но мы все же рискнули испечь лепешки. На следующий день нам пришлось расплачиваться за допущенную ошибку: один за другим мы мчались в заросли с мучительными спазмами живота. Два дня во время привалов мы только пили да собирали большие влажные листья, но когда понос прошел, стали продвигаться быстрее.
За свою жизнь я прочла не меньше горсти лескарских романов и слышала в два раза больше баллад о рыцарях, отправившихся в глухомань за магическим амулетом или исчезнувшей принцессой, но нигде не упоминалось, каким жалким может оказаться это занятие. Я уже мечтала снова услышать булыжник под копытами Рыжего. К несчастью, я также мечтала о Джерисе, и только это не позволяло мне поворотить коня и рвануть обратно к теплу и сухой одежде.
Шив ехал себе и ехал, словно ничего не замечая, и готова поклясться, он не намокал так, как остальные. Райшед и Айтен мирились со всеми неудобствами без видимой досады, что лишний раз доказывает, насколько толстокожими бывают мужчины. Наконец одним несчастным вечером и они утратили свое хладнокровие, но мне от этого не полегчало.
Раздраженно поджав губы, Райшед занимался обычным делом: счищал крошечные пятна ржавчины со своего меча. Айтен отправился в чащу поискать на ужин кроликов или белок. Шив ушел общаться с лужами, а я разбирала багаж, обследовала Рыжего и мула, нет ли нагнетов от сбруи, и соскребала с их ног налипшие комья листьев и грязи.
— Ты правда думаешь, что ее стоит везти дальше?
Я с отвращением посмотрела на заржавленный рулон кольчуги. От одного ее вида у меня заболели плечи, к тому же я бы воняла в ней как мешок старых подков.
Тормалинец пожал плечами.
— На спине мула она бесполезна. Или носи ее, или выброси.
— Она грязная, — проворчала я. — И тяжелая. И воняет. И вдобавок ко всему в ней холодно.
Райшед протянул мне проволочную щетку.
— Очисть ее и смажь, если хочешь.
Я посмотрела на него, на кольчугу, потом снова на него, уже готовая надуться. Я не нуждалась в практических советах, я нуждалась в сочувствии и понимании, в том, чтобы кто-нибудь сказал мне, что давно пора выбросить эту гадость.
— Ты же не носишь кольчуги, — обвиняюще сказала я.
Он постучал по своему толстому пальто из буйволиной кожи, и я с удивлением услышала твердый стук.
— Там, внутри, пластины, — объяснил он, распахнув полы, чтобы я могла пощупать металлические диски, зашитые между кожей и льняной подкладкой.
— Это удобнее кольчуги! — восхитилась я. — И где можно достать такое?
— По эту сторону Далаза — нигде. Я купил в Зьютесселе.
— Это там, откуда ты родом? Расскажи мне о ней. Правда, что там видно и океан, и Лескарское море одновременно? — Если уж я не могу живьем поехать в нечто теплое, цивилизованное и экзотическое, то хоть послушаю чьи-то воспоминания.
Забыв на минуту о своей работе, Райшед оперся спиной о ствол.
— Видно, если подняться на башню, которую Ден Реннионы возвели на вершине перевала. Но вообще-то эти гавани довольно далеко друг от друга. Они больше похожи на два города, соединенных перевозочным путем с горами посредине. Мы живем на стороне океана, мой отец — каменщик, арендатор мессира Д'Олбриота. Патрон владеет примерно третью земли на этой стороне Зьютесселы и пятой долей перевоза.
Пожалуй, мне все же стоит подумать о работе на него. Райшед говорил о солидном богатстве.
— А много кораблей рискуют идти вокруг Мыса Ветров, чтобы не платить за перевозку груза? — Я вспомнила стройные далазорские корабли в Инглизе.
— Летом кое-кто рискует, но большинство возвращается в виде обломков в осенние шторма.
Райшед последний раз протер меч масляной тряпкой и пошел убирать его в ножны. Меч неожиданно застрял, и тормалинец выругался.
— Ну, что еще не так?
Он сорвал перевязь с ножнами и внимательно их рассмотрел.
— Зубы Даста! — Райшед отстегнул ножны и поднес их к глазам. — Они покоробились! Поверить не могу! Эти ножны у меня пять лет, и одна паршивая поездка в Гидесту портит их.
Он сел и, ругаясь шепотом, принялся распарывать кожу, покрывающую дерево. Тут раздался треск, и на поляну вывалился Айтен, с громкими проклятиями срывавший с себя цепкие клубки растительности.
— Ничегошеньки не нашел, ни одной мелкой твари, — сообщил он. — И даже следов ничьих не видел, кроме водного оленя да дикой козы.
