— Пытаешься сменить тему? — поддразнил я ее.
— О чем ты хочешь говорить? — парировала моя возлюбленная.
— Как прошло плавание? — Я знал, насколько Ливак ненавидит корабли.
— Бывало и хуже, — коротко ответила она.
— Я просто хотел, чтобы ты как можно скорее вернулась ко мне.
Я почувствовал себя немного виноватым, что не предложил ей совершить более короткое плавание до Каладрии, а остальной путь проделать по суше. Я бы подождал.
Ливак снова улыбнулась.
— Я хотела быть здесь. Ради этого стоило потерпеть тошноту.
Я взял ее за руку, и мы пошли вдоль пристани. На канатной
дороге вовсю кипела работа. Бегуны носились взад и вперед, протягивая пеньку между столбами. Канатчики потели, вертя рукоятки, которые поворачивали храповые колеса и скручивали пеньку. Скрученные пряди складывали пополам, чтобы они обвились вокруг себя, тогда при попытке раскрутить одну прядь остальные уплотнятся, и канат останется свитым.
— После всех вежливых разговоров через магов я думала, тебе будет что сказать, когда мы наконец окажемся одни. — Ливак склонила голову набок и посмотрела на меня с недоумением.
Я засмеялся.
— Не мог же я тебе обещать бесконечные наслаждения за пологом кровати, когда Казуел передавал каждое слово.
— Он мог бы заодно поучиться, — ехидно заметила Ливак.
— Или умереть от стыда. Так что ты узнала за это лето?
Если мы намеревались сравнивать успехи, почему бы ей не начать первой?
— Прикинь-ка вес. — Ливак вручила мне котомку, и я ощутил на дне солидную тяжесть, которая могла быть только деньгами. — Это то, что мне удалось в конце концов выбить из скряги Планира.
— Значит, ты привезла эфирные знания? — Хорошо, что хоть
один из нас удовлетворит патрона, напомнил я себе. — Из Леса или Гор? Тот песенник оправдал твои надежды?
— Мы привезли горянку, адепта в их разновидности Высшего Искусства, — ответила Ливак с той же самой уклончивостью, которая уже начала вызывать у меня подозрения.
— Как вам это удалось?
Она пожала плечами.
— Это долгая история. Я расскажу тебе потом, за бутылкой вина.
— Значит, меня еще ждут потрясения? — Я повесил ее котомку через плечо.
— Что-то вроде того, — призналась моя возлюбленная, обхватив меня рукой за талию. — А как прошло твое лето? Ты стал незаменимым для мессира? Знаешь, мне есть что рассказать ему о том песеннике. И я надеюсь, сьер заплатит щедро. — Ливак остановилась и подняла на меня свои зеленые глаза, в которых заплескалось беспокойство. — Казуел передал Шиву, что ты оказал великую услугу императору или что-то такое?
— Можно и так сказать. Праздник выдался богатый событиями, это точно. — Я обнял ее за плечи, и мы снова пошли.
— Как насчет сьера? — напомнила Ливак. — Насколько выше по той лестнице ты взобрался?
Я резко вдохнул.
— Я спас его жизнь, его и Камарла, когда головорезы, нанятые врагом, пытались убить их обоих.
Лицо моей возлюбленной прояснилось.
— Это должно стоить кучу крон.
— Он щедро заплатил, — заверил я ее. — И вернул мне мою клятву вместе с золотом.
Ее рука упала. Ливак повернулась ко мне, ее яркие глаза скользили по моему лицу в поисках хоть какого-то намека на мои переживания.
— Он тебя выгнал? После того, как ты спас его жирную шею? Да как он смеет?
Ее негодование согрело меня.
— Все немного сложнее. — Я услышал жалобную нотку в своем голосе. — Я помогал Темару искать артефакты, защищая интересы Д'Алсеннена. Сьер решил, что я окажусь вынужденным выбирать между Д'Алсенненом и Д'Олбриотом, и сказал, что не хочет загонять меня в этот угол.
Ливак фыркнула с презрением.
— Слабое оправдание.
— Я тоже сначала так думал.
Она посмотрела на меня изучающим взглядом.
— Ты не злишься? Тебя это не огорчило, не оскорбило?
— Я и злился, и огорчался, и обижался, — я вздохнул, — но больше всего я чувствую облегчение. И в каком-то смысле мессир прав. Принимать статус избранного, когда все, чего я на самом деле хотел, это превратить службу Дому в какое-то средство обеспечить нам будущее, было недостойно клятвы. Я заботился о себе, не вверяя себя Имени, а это не совсем честно.
— Какая может быть честность, когда цена верности — не более чем постель и набитое брюхо для девяти человек из десяти? — съязвила Ливак. Затем она стала серьезной. — Но ты не загадил гнездо? Ты еще в хороших отношениях с мессиром? Если мы брошены на произвол судьбы, нам понадобятся деньги. Сьер заплатит мне то, что должен? Я бы предпочла, чтобы он сам это сделал.
— Или ты влезешь через верхнее окно однажды темной ночкой и сама произведешь расчет?
— Что-то вроде того.
Я ответил ей такой же озорной улыбкой, но мы оба знали, что это не шутка.
— Думаю, сьеру хватит ума заплатить то, что тебе причитается, — сухо заметил я.
Ливак взяла меня под руку, и мы прошли немного дальше по пристани, останавливаясь, чтобы пропустить вереницу портовых грузчиков. От нечего делать мы с любопытством глазели на ждущие корабли. Гавань была так набита, что мы едва могли разглядеть воду, желтовато-зеленую с мирными кружевами пены.
— Если сьер теперь не будет нас содержать, то что мы станем делать? — Моя возлюбленная прикусила губу, но казалось, что перспектива свободы ее не слишком огорчает. — Каролейя еще в городе? Она всегда знает, как быстро удвоить крону.
— Мы уже говорили об этом, — ненавязчиво напомнил я Ливак. — Что бы мы ни делали, куда бы ни ехали, я остаюсь на солнечной стороне закона. А Каролейя, на мой взгляд, слишком любит тень.
— Она тебе не понравилась? — Ливак сощурила глаза.
— Очень даже понравилась, — успокоил я ее. Даст свидетель, я знаю, насколько важны для Ливак ее друзья. — И она здорово помогла мне и Темару. Просто я не намерен заниматься ее ремеслом.
Ливак широко улыбнулась.
— Для этого ты недостаточно хорош собой.
— Ты мне нарочно не сказала, верно? О том, что она такая красавица? — Я погрозил Ливак пальцем. — Хотела посмотреть, упаду ли я в ту медвежью яму?
— Ты же дал своей алдабрешке то, что она хотела, верно? — возразила она.
Я прикинулся обиженным.
— Я был покорным рабом, который делает, что ему велят.
— Следи за своим языком, — посоветовала моя возлюбленная. — Если он станет еще длиннее, кое-кто тебя за него повесит. — Но она улыбалась.
Я привлек ее к себе и крепко поцеловал под свист и улюлюканье портовых грузчиков. Может, у меня и появлялось минутное искушение согрешить с Каролейей, но каждый может принять дрозда за соловья, если его голова забита другим. Однако он никогда не примет соловья за дрозда, и теперь, когда я держал Ливак в своих объятиях, я знал, что она — моя соловушка. Я бы даже сказал ей это, если бы нашел слова, за которые Ливак не высмеет меня как сентиментального дурака.
