Я взял хлеб и сыр с выставленных на столы блюд и пошел в сторожку, зная, что у Столли всегда можно выпросить стаканчик вина. Через несколько минут прибыла личная двуколка Камарла, а вскоре появился и сам эсквайр.
Отдав ему поводья, конюх вскочил на запятки. Камарл вез нас к нижнему городу, правя опытной рукой. Я обернулся назад. Конюх смотрел прямо перед собой. Лицо его было таким же бесстрастным, как резные морды кошек на боковых панелях, и он не ответил на мой взгляд. Похоже, мне действительно надо привыкать к тому, что я стал одним из тех, кому служат, а не наоборот.
Когда Камарл свернул с окружной дороги на главный большак, протянувшийся через весь нижний город к бухте, ярко светило солнце, и ветерок с далекой гавани чуть отдавал солью. Вскоре между верхушками крыш показались древние стены Тормейла, некогда мощные бастионы, а ныне почти потерявшиеся среди таких же высоких зданий. Камарл направил лошадь под крепкую арку Весенних Ворот, и мы очутились на залитой солнцем улице Благолепия. В давние неспокойные времена весь старый город был сплошь застроен особняками, и Имена ревниво охраняли свои привилегии. Теперь железные ворота с гербами из позолоченной бронзы, вознесенными над головами толпы, всегда открыты, но ранг по-прежнему имеет значение. Только те, кто носит амулет с признанной эмблемой, могут ступать по этой широкой, ухоженной улице, ведущей прямо к морю. Какая-то женщина хотела проскользнуть мимо дежурной стражи, держа высоко в руках плетеную корзину, но ее повернули обратно. Придется ей идти в обход по лабиринту узких улочек, которые разбегаются во все стороны от стен старого города. Часовой Ден Джанаквела кивнул, пропуская нас, и приставил тупой конец пики к своему кованому сапогу.
— Ты знаешь кого-нибудь, присягнувшего Ден Джанаквелу? — спросил Камарл, пуская лошадь в рысь на сравнительно пустой улице. — Их когорта дежурит в праздник, поэтому они услышат больше новостей.
— Я никогда не сталкивался с этим Домом, но могу познакомиться с кем-нибудь через фехтовальную школу. — Наверняка Столли кого-то знает, а если он не знает, то Фил должен знать. Фил знает всех.
По давней привычке я отмечал изменения в зданиях, выходящих на улицу Благолепия. То, что некогда было особняком Ден Брадайла, заново облицовывалось новым светлым мрамором, строгие, рациональные линии заменяли причудливые завитки более ранней эпохи. Горсть лавок, расположившихся теперь в этом фасаде, получили новые широкие окна с глубокими подоконниками, чтобы было где выставлять изящные безделушки для дам, дорогие перья и кружева. Дальше обычно помещалась мастерская белошвейки, которая была арендаторшей Ден Таснета еще до того, как я приехал в Тормейл. Но она отказалась от арендного договора, и ее сменил какой-то предприимчивый портной, обязанный этому Имени. Фасад был ярко украшен, чтобы привлекать и тех, кто проживает здесь круглый год, и тех, кто лишь на праздник приезжает в это средоточие изысканности.
Да, это вам не Бремилейн, где я плохо ориентируюсь и имею мало знакомых. Это вам не погоня за слухами по захолустью в бесплодных поисках эльетиммов, проникающих в Далазор, чтобы грабить и калечить. Кто бы ни напал на Темара, он ступил на мою территорию. Он должен был оставить след, и рано или поздно кто-то на него выйдет.
— Приехали.
Голос Камарла ворвался в мои мысли. Мы стояли перед чайным домом, бывшим флигелем какой-то давно исчезнувшей резиденции. Теперь на нем красовалась броская вывеска, возвещавшая честному народу, что мастер Ледьярд предоставляет лучшие ароматы и пряности и самые роскошные помещения для наслаждения ими.
Камарл передал поводья конюху.
— Заедешь за мной на восьмых курантах.
Эсквайр небрежно вложил ему в ладонь серебряную марку, а я мог предложить только улыбку, поэтому бросился вслед за Камарлом. Обычно я предпочитаю вино настоям, но нетрудно было привыкнуть к ним в такой обстановке. Мастер Ледьярд не напрасно пытался втащить прогорающую таверну на более высокую ступеньку лестницы, предлагая вместо эля горячую воду и высушенные травы.
Удобные стулья кольцом окружали массивные столы, расставленные на таком расстоянии, чтобы разговоры не долетали до чужих ушей. Большинство столов были завалены пергаментами, гроссбухами и счетами, поскольку настои всегда пользовались популярностью у деловых людей, которые могли потерять гораздо больше стоимости одной бутылки, если бы позволили вину притупить их ум. Кто-то одиноко склонялся над документами, другие сидели по двое и по трое, о чем-то беседуя, третьи отдыхали, читая последний выпуск газеты, куча экземпляров которой лежала на стеллаже у двери. Обитую байкой панель рядом с ним перекрещивали кожаные ремни, под которые были засунуты письма. Парень как раз вытаскивал запечатанные листки из стоящего под ней ящика. Знать посылает свою корреспонденцию с Императорской курьерской почтой, но средние сословия вынуждены полагаться на эти неофициальные соглашения между чайными домами и трактирами.
Камарл остановился и пропустил девушку в тускло-голубом платье, которая несла поднос с чашечками пряностей. В этот момент я нечаянно услышал обрывок напряженного диалога.
— Я возьму пятую часть груза за то, что прикрою тебя, если корабль потонет.
— По ценам Тормейла или Релшаза?
— Релшаза, причем по самому высокому их уровню в Равноденствие.
— А вдруг они задержатся из-за непогоды? Цены начнут падать к тому времени, когда они прибудут.
— Это твой риск, приятель. Мой риск — тонущий корабль.
Мужчина за соседним столом отбирал костяные бирки с мелкого подноса. Он передал их девушке, а та отнесла их остроглазой женщине за длинной стойкой.
— Нам наверх, — сказал Камарл через плечо.
Следуя за ним, я заметил, как женщина насыпает травы из обширной коллекции банок, теснящихся на полках за ее спиной. Когда служанка доставила ждущему клиенту компоненты для настоя, прибыла вторая девушка с чашками, заварочными шариками и кувшином кипятка, осторожно вынесенными из дальнего конца зала, где краснолицый мужчина следил за множеством металлических чайников на огромной плите; испачканный золой парень бросал лопатой уголь в ее ненасытную утробу.
Вслед за эсквайром я поднялся по обшитой панелями лестнице. Оказалось, что весь второй этаж дома занят одним большим залом. Столы и стулья, расставленные вдоль стен, в основном пустовали; народ, толпившийся в центре, оживленно разговаривал и представлял собой однородную массу благодаря почти одинаковым простым сюртукам, повседневным курткам и практичным сапогам, хотя проницательный взор увидел бы, что одежда Камарла отличается и тканью, и пошивом.
— Д'Олбриот! — помахал Камарлу дородный мужчина в охровом сюртуке, натянувшемся на пуговицах.
— Хорошего праздника, мастер Систрин, — весело ответил эсквайр.
— Будем надеяться, что так и будет. — Систрин подбоченился и, выпятив подбородок, взглянул на молодого человека с брошью какого-то незначительного Дома на куртке. — Что Д'Олбриот думает о нас, торговцах, открывающих нашу собственную академию на наши собственные средства?
