Я окинул взглядом долину, рощицы из орешника и ясеня, деревню с крытыми дерном лачугами, раскинувшуюся среди полосатого одеяла неогороженных полей, неровный общинный выгон и голую скалу за ним, на которой местный барон воздвиг свой замок из красноватого камня. Тормалинские деревни теснятся вокруг господских имений, под защитой своего патрона. Так повелось со времен Хаоса, когда оставшиеся без господина и земли бродяги рыскали по развалинам Старой Империи. Лескарские крестьяне возделывают по мере возможности свою землю и надеются, что сражения минуют их. Я заметил новую зубчатую стену, возводимую вокруг замка, – солома и глина, защищавшие от морозов недостроенные укрепления, уже были сняты. Мессиру эти сведения могли бы пригодиться. Что за угрозу увидел Марлир, когда Равноденствие открыло сезон боев? Я знал, что герцог Триолльский со всех сторон укрепил свое родовое гнездо после тяжелых потерь в прошлогодних боях с Парнилессом. Уж не нацелился ли он теперь на эти земли?
Уже вечерело, когда я подъехал к реке. У моста томилась угрюмая очередь крестьян: спасенные пожитки в узлах и на ручных тележках, маленькие дети, коим неведомы улыбки, и дети постарше, озирающие все широко открытыми глазами. То и дело поглядывали они на родителей, ища одобрения, но редко его получали. Я вздохнул. Сколько раз проезжал я мимо таких вот жалких групп по всему Лескару, устало бредущих, с понуренными головами. Завидев чужаков, местные прекращали работу, хватаясь за мотыги и палки от сохи, дабы прогнать любого, кто вздумает остановиться. Мой собственный кошелек изрядно полегчал за время пути. Простые деньги ушли к тем, кто их брал, или же были потрачены на хлеб. Я покупал столько, сколько мог увезти с собой, чтобы предлагать тем, кто все еще цеплялся за последние крохи своего достоинства.
Я поехал к голове очереди, не собираясь ввязываться в перебранки, вспыхивающие тут и там среди ждущей толпы.
– Осади.
Закованный в броню солдат опустил пику, преграждая мне дорогу, и весь отряд перестал лениво бродить вдоль парапетов.
– Добрый тебе день, – кивнул я, спешиваясь. – Надо платить, чтобы перейти мост?
Стражник окинул меня подозрительным взглядом.
– Смотря кто ты такой.
Ну разумеется. Одно дело – отчаявшийся крестьянин, готовый расстаться с частью своих жалких сбережений, и совсем другое – беглый наемник, который может стоить порки за нерадивую охрану моста, если проскользнет мимо стражи и будет пойман на грабеже или чем-нибудь похуже. Каладрийские лорды отлично понимают, что кровавый хаос Лескара давно перелился бы на их земли, если бы не глубина да коварные водовороты Рела, и потому очень серьезно относятся к охране немногочисленных мостов.
– Я – присягнувший тормалинского принца, – показал я свой амулет.
Стражник разинул рот.
– А что за дело у тебя в Каладрии?
– Дело моего патрона, – вежливо, но твердо отрезал я. Не зная, что сказать, стражник замолчал, но пику не опустил.
– Вот. – Я протянул ладонь, и он сжал грязные пальцы на паре надежных тормалинских марок, а не хрупких свинцовых монет Лескара. – Почему бы тебе не пропустить бесплатно какую-нибудь одинокую женщину с детьми, а?
Его рот растрескался в усмешке.
– Пожалуй, и пропущу.
Он поставил пику на торец, и копыта моей лошади застучали по доскам широкого моста. Старые тормалинские опоры по-прежнему стойко бросали вызов мутному течению могучего Рела, а обновляемый время от времени деревянный настил был темным от свежего слоя смолы. Отряд с пиками выстроился по сторонам, готовый отразить любую угрозу. Я остановился возле парня, с виду не доросшего даже до бритвы, не говоря уже о мече для защиты владений его господина.
Я заметил цвета и герб на великоватом ему мундире.
– Ты служишь у лорда Эдрина?
Малый опасливо кивнул.
– Ага.
– Мне нужна местность под названием Коут. По какой дороге ехать?
Он нахмурился.
– А в который Коут, сударь?
Теперь я был озадачен.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, если в Верхний Коут, Коут-на-Ключах, Коут-в-Глине и Малый Коут, то езжайте вверх по течению, в Лесной Коут и Коут-под-Холмом – вниз по течению, а в Нижний Коут и Красный Коут – то уж по западному большаку.
Это Каладрия. Парень не водил меня за нос, он искренне старался помочь.
– Где главная резиденция лорда Эдрина?
– Он гостит в Дари, у родни его жены. Он там с Равноденствия.
– А где он живет, когда нигде не гостит?
– Везде.
Без сомнения, этот малый учился языку у кого-то из местных ученых, ибо его старательный тормалинский имел странный акцент, и я не был уверен, что мы понимаем друг друга. Мне лучше всего знаком побережный диалект каладрийского; чем дальше в глубь страны, тем больше может возникнуть путаницы.
– Спасибо.
Я запоздало вспомнил, почему у нас в Тормалине каладрийцы слывут воплощением безмозглости. Этот малый звезд с неба точно не хватал.
Съехав с моста, я пришпорил лошадь, чтобы скорей убраться от толкущихся там крестьян. Вокруг дорожной развилки теснились деревянные оштукатуренные дома, крытые дранкой, – подобная деревушка могла бы стоять где угодно от океанского побережья до Западного Энсеймина, самой дальней провинции, которую Империя так и не смогла прибрать к рукам и выпустила первой. Я напрасно искал придорожные камни, что указали бы мне путь, и в конце концов вытащил из кармана свою счастливую палочку-руну. Я покатал ее в ладонях – сверху вышел Барабан, и я отправился на север.
Дом Вилтреда Серна, к западу от Коута-в-Глине, Каладрия, 9-е поствесны
Крепкая бревенчатая избушка ютилась под невысокой скалой на ровной лесной поляне, а перед ней группа мужчин окружила своего пленника – иссохшего старика, убеленного сединами. Он лежал, привязанный спиной к свежесрубленному бревну, щепки и сучки впивались в тело не по чьему-то злому умыслу, а по обычной небрежности. Туго связанные запястья почернели от засохшей крови, вытекшей из ран, когда старик корчась вырывался из пут. Со скучающим видом наблюдали за ним его мучители, одетые в черную кожу и металл, – все одинаково белокурые и коренастые. Их главарь стоял у головы несчастной жертвы, спокойный, как железо, подогреваемое на костерке. Дым уходил, свиваясь, в чистое голубое небо, на деревьях зеленели первые листочки новой весны. Из перебитых рук медленно капала кровь, зазубренные кости торчали из сломанных пальцев, ногти были сорваны с рассчитанной жестокостью. Мучительный спазм вдруг сотряс пленника, мертвенно-белая грудь задергалась, как недобитая птица, и так же резко успокоилась, а из выжженных глазниц текли кровавые слезы.
– Жуткая перспектива, согласен с тобой, Вилтред.
Говорящий с трудом глотнул, не сводя глаз с этой страшной картины. Она парила внутри блестящего алмаза, который висел на конце выкованного из меди полумесяца. Сам полумесяц стоял на столе, у нижнего конца горела свеча, освещая алмаз пляшущим языком пламени.
