Эрескен благоразумно молчал, хорошо понимая, что ему отводится роль пассивного слушателя. Отец не раз использовал эти слова, чтобы направить мысли простого люда ближе к их верности, так сфокусированной через призму камней, чтобы мощь людей, которые правят ими, горела все ярче, все сильнее.
– Поэтому мы решаем обратить наши взоры на юг, к Кель Ар'Айену, земле, почти удержанной и так досадно упущенной предками наших предков. Но каким-то образом наш интерес настораживает злодеев Хадрумала, и они выхватывают этот приз из наших рук. По крайней мере – пока.
Беловолосый внезапно умолк и сощурился.
– Поэтому мы должны отвечать на парадокс парадоксом. Мы сражаемся, не сражаясь. Мы спешим к нашей цели с тщательной неторопливостью. Мы имеем заклинания, способные перенести нас через открытый океан, но держим свои корабли в безопасности гавани. Мы выжидаем, и потому наша победа придет быстрее и будет более полной.
Старик не оглядываясь ушел, дверь захлопнулась. С минуту Эрескен сидел, созерцая беспорядок на своем столе. Затем, методично сортируя пергамента, он восстановил первоначальные стопки, раскладывая их на одинаковом расстоянии друг от друга и вровень с краем стола. Бурчание голодного живота прозвучало особенно громко на фоне приглушенного шелеста документов, но Эрескен игнорировал его. Мимолетное желание воды для освежения рта несколько отвлекло его, но Эрескен торопливо отбросил эту праздную мысль. Прошло много сезонов с тех пор, как он получил доказательство, что отец наблюдает за ним издалека, но Эрескен не жаждал вновь понести наказание за лень.
Не будет никакой передышки, пока отец не выпьет чего-нибудь освежающего. Как ни упорно трудился Эрескен, изолированный в этой комнате наверху башни, лишенной всего, что отвлекает взгляд и ум, отец работал втрое упорнее, втрое дольше, Эрескен знал это. Он не просил от сына ничего, чего бы не требовал от себя втройне.
Его отец – великий человек. Весь огромный замок знает это, вплоть до последней судомойки. Те суровые воины, что расхаживают по стене и охраняют святилище гавани, знают: личным продвижением они обязаны своему господину. Те, кто вырывает пищу и все необходимое для жизни у этой скаредной земли и прячется в своих убогих деревнях под вечно бдительными сторожевыми башнями, знают, что обязаны ему верностью до последнего вздоха за защиту их жалких жизней. И там, за голыми серыми грядами камня и льда, среди холодных морских берегов, за бухтами и межевыми пирамидами из камней, те, кто завистливо следит за его успехами, тоже знают это и грызут ногти, пытаясь перехитрить и обойти его.
Долг и привилегия Эрескена – поддерживать своего господина и помогать ему. Это знание согрело и утешило Эрескена. Его губы беззвучно двигались, когда он читал заклинания, вколоченные в его память бесконечным повторением и страхом провала. Немногие обладают выносливостью, самоотречением и умом, чтобы достичь его мастерства в овладении этими заумными истинами. Он обязан своим положением тем, кто не может использовать его силу для своего окончательного преимущества. Простое стадо должно хранить ему беспрекословную верность, которая поддерживает его главенство. Решимость сгладила его лицо в безжалостную маску.
Эрескен закрутил свой разум в вихрь – насилие, сотворенное, чтобы подчинить внешний мир его воле; оно будоражило кровь до высшей степени экстаза. Хватая сердце этого вихря, он расчистил тишину посреди ярости, упиваясь величественным сознанием, освободившим его от тирании видимого и осязаемого. Из того непревзойденного осознания было сравнительно простым делом сосредоточить леденящую атаку, неостановимое, всеохватывающее господство, которое парализует ясный ум и обнажает его самые сокровенные тайны. Следующий шаг был самым трудным – магия, неподвластная никому, кроме самых искусных. Эрескен не колебался. Он растопил лед в тонкий туман, шепот ненавязчивых чар, превративший холод ужаса в ласку соблазна. Ни один ум не отпрянет от такого прикосновения, немногие даже заметят его, а те, кто заметит, найдут успокоительное освобождение от забот и тревог – щедрое вознаграждение за невольно выданное знание.
Эрескен потянулся за своими пергаментами, немигающие зеленые глаза едва взглянули на развернутую карту. Кончиками пальцев он провел по дороге, бегущей на запад, а его мысленный взор видел картины, неведомые простым людям его скудной родины. Эрескен прислушался к гулу банальных умов, ища тут и там. Терпение – вот что требуется. Пусть ему суждено провести в этой комнате дни, сезоны, встретить этими трудами новый круговорот солнца, но он найдет точку опоры в умах Трен Ар'Драйена. Когда у него будет точка опоры, он создаст плацдарм. Когда у него будет плацдарм, начнется вторжение.
Глава 3
Поскольку игра в Белого Ворона становится все популярнее, я включила в свой сборник эту забавную песню Лесного Народа.
Услышал Ворон льстивый шепот ветра —
Слова, что манят в западню глупца.
«Найди-ка мудрость, раскопай все недра,
И ты получишь титул мудреца».
Направил Ворон крылья в лес тенистый —
Среди деревьев мудрость отыскать.
Но спрятали они ее под листья,
И Ворону об этом не узнать.
Тогда он полетел к горам высоким,
Чтоб мудрость разглядеть среди снегов.
Увы! А ведь гнездилась недалеко
Она под самым носом у него.
И Ворон на равнины вновь помчался,
И плакал он отчаянно в пути.
Ему сказали травы. «Не печалься
И, если смел ты, в Радугу лети!»
И взвился Ворон в грозовые дали,
Расколотые солнечным дождем.
Иного мира узрел он скрижали,
Похитив мудрость, в свой вернулся дом.
Но что, скажите, с Вороном тем стало?
Он потерял исконный колер свой.
То Радуга беднягу покарала,
И стал отныне Ворон весь седой.
И вот сказал тот Ворон птичьим стаям:
«Мудрейший я! Вы все – рабы мои!»
Вскричали птицы. «Мы тебя не знаем!» —
И дружно заклевали до крови.
От хищных клювов бегством он спасался,
Неслись проклятья бедному вослед,
И он рыдал… пока не оказался
В укрытии надежном Древа Лет.
Сидит тот Ворон и молчит в надежде
Кому-нибудь советом удружить.
Теперь он знает: мудрый тот, кто прежде
Сумеет уваженье заслужить.
Медешейл, Западный Энсеймин, 12-е поствесны
– Я понимаю, что дилижансы туда не ходят, но скажи, нам не придется шагать до самой Солуры по щиколотку в навозе?
Узара остановился, чтобы соскрести с сапога зловонный комок. К счастью, в такую рань было еще холодно, и он не сильно вонял.
– Нет, не беспокойся. Это стадо идет откармливаться на летней травке где-то неподалеку.
Я радовалась, снова оказавшись на своих двоих. Пусть Узара ворчит, если хочет. Я была сыта по горло тряской по большаку в затхлой карете какого-то лорда, выброшенной протирать колею между городками Западного Энсеймина.
