Как только Сорград ушел, я повернулась к Узаре:
– Где ты пропадал весь день?
– Разговаривал с Рэвином и прочими. – Маг вздохнул. – Здесь собрался Народ из горсти отдельных родов, если не больше. Ты это знала? Это не семья в обычном смысле слова. Зимой эти люди оседают где-то, работая вместе сезон-другой. А приходит весна, они разделяются, создают новые союзы и идут дальше. Одни остаются со своей кровной родней, другие вливаются в разные группы, непрестанно путешествуя с ними. Никто из них не имеет понятия о доме. Некоторые были с Рэвином весь летний период, другие присоединились к нему прошлой осенью, этой весной и даже в последние несколько дней.
– Все растет, все изменяется: бутон, цветок и плод, – вспомнились мне давние слова моего отца, и я сама не заметила, как произнесла их вслух. – Прости. Так в чем суть?
– Я действительно не понимаю, как здесь можно узнать что-либо ценное, – с сомнением произнес Узара. – Судя по тому, что мне удалось выяснить, тут нет преемственности родства, или обычая, или истории. Я целый вечер сидел с Рэвином и еще тремя мужчинами, обсуждая паводки и прочие катаклизмы в здешних краях. Даже когда они соглашались по поводу какого-то особого происшествия, у них были разные версии событий. Как мы определим, что в этих рассказах прибавление, упущение или просто выдумка?
– Мы здесь не для того, чтобы писать новую главу в Анналы Кола. Мы ищем любое знание, спрятанное в песнях. – Я удачно скрыла личные сомнения под маской оптимизма.
– Ты нашла кого-нибудь для перевода тех кусков, которые Фру оказались не по зубам? – Маг снова вздохнул. – Судя по тому, что я вижу, этот Народ путешествует так широко, что нынешнее поколение уже почти не говорит на своем родном языке.
– Те, что постарше, все-таки принесли пользу, – парировала я. – Я не собираюсь пока сдаваться.
– Здесь очень мало тех, кто перешагнул за свое второе поколение, – заметил Узара, качая головой. – Жизнь в диком лесу коротка, Мизаен скупо отмеряет ее чашу. Если найдутся какие-то древние мудрецы, что корпят над тайнами утраченной магии на укромных прогалинах, я съем тот песенник.
– Не вся мудрость и знание должны быть записаны чернилами и заточены в библиотеках, – отрезала я. – Если ты решишь, что ничего невозможно найти, то так оно и будет. Ничего нельзя знать заранее. Единственные несомненные вещи в этой жизни – восход солнца, закат и дверь Сэдрина в конце ее.
Чем более побежденным казался маг, тем сильнее мне хотелось доказать, что он не прав.
– Пойду посмотрю, нашел ли Сорград стоящую игру.
Выйдя из суры, я оглядела становище. Детей загоняли в постель, и кое-кто из взрослых уже сидел у костров, размещенных так, чтобы было удобно грозить шалунишкам, выглядывающим из-за дверных занавесок. Группа усталых женщин отдыхала за вином и разговорами, отложив рукоделие в сторону, как только света перестало хватать. Компания мужчин с головами скорее белыми, чем медными, сидела у подставки с копьями, их экспансивные жесты явно подкрепляли воспоминание о выдающейся проделке юности.
Это была уютная картина, и я почувствовала себя совершенно лишней. Убегая от постылой семейной жизни в Ванаме и, недавно, в Зьютесселе, я никак не ожидала найти ее в диком лесу. А как же песни, которым учил меня отец, о великих приключениях, непокорных характерах, озорстве и веселье? Как же Высшее Искусство, которое – я была так уверена – должно лежать в основе подобных сказаний? Не уговорила ли я своих спутников на погоню за тенями в тумане?
Я сжала зубы. Если это действительно так – мы отправимся дальше. Незачем всем сокрушаться из-за того, что реальность жизни среди Народа не отвечает моим праздным фантазиям. Я никогда не тосковала по оставленному Ванаму и не собираюсь сожалеть о жизни, которой никогда не знала. Я поискала глазами того красивого парня с переплетенным ожерельем. Ни его самого, ни его веселых приятелей нигде не было видно. Не было и разукрашенных девиц, которые днем носили дрова и воду, обмениваясь сплетнями и кокетливыми взглядами.
Обрывок музыки поплыл на ленивом ночном ветерке. Слабо улыбнувшись, я последовала за ним в густую темноту леса. По крайней мере моя Лесная кровь обеспечила меня лучшим ночным зрением, чем инородцев, – единственное полезное наследие отца в моей скитальческой жизни. За отлогим пригорком мягкий отсвет костра золотил кольцо древесных стволов, и я осторожно направилась к нему.
Одна, в темноте, я нащупала свою долю трофеев, доставшихся нам от грабителей. Я могла бы украсить себя отборными вещицами для отражения своих побед, но стоит ли? Я бы только звенела, как погремушка, и я не принимаю предложения, не так ли?
Я вытащила кожаный ремешок, который ношу на шее, и взвесила на ладони висевшие на нем кольца. Одно золотое кольцо, выигранное у страшно глупого кузена Камарла на Солнцестояние, ничем не выделялось, кроме веса благородного металла, чтобы выкупить меня из беды, если не будет другого выхода. Второе представляло собой узкую полоску червонного золота, искусно отогнутую по краям и изящно гравированную волнистыми узорами, которые так любят южные тормалинцы. Подарок Райшеда мне на Солнцестояние.
Вряд ли моему тщеславию льстит, что эти люди думают, будто Узара – лучший, кого я способна привлечь, но если б я носила это кольцо как напоминание о Райшеде, никто бы здесь не узнал, что оно означает. Я спрятала кольца обратно под рубаху, а остальные драгоценности сложила в кошелек. Пусть Народ думает обо мне что хочет. У меня есть более важная рыба для жарки.
Лиственная прель под ногами сменилась мягким ковром из упавшей коричневой хвои, и зеленый весенний подлесок больше не задевал мои ноги. Мох цеплялся к корявым скрученным корням, что хватались за холм, словно древние пальцы. Я положила ладонь на грубую слоистую кору тиса. Это было молодое дерево, прямое и крепкое, древесина здоровая и упругая. Я двинулась ближе к свету, где деревья согнулись под тяжестью лет. Время и гниль съели их мертвую сердцевину, дуплистые стволы растрескались. Но наружные слои остались сильными и крепкими, новая древесина текла, как глина, поверх старой. Отблески костра стали ярче, я услышала голоса и смех.
В центре рощи стояло самое старое дерево, приземистое, с глубокими трещинами в полом стволе. Его ветви выгибались наружу, склоняясь к мягкому слою иголок. Некоторые снова укоренялись, выпуская яркие ростки в окружении сухих упавших сучьев. Центральное дерево было увенчано весенней зеленью, пушистые побеги блестящей хвои поднимались над древними сучьями. Я вдохнула смолистый запах, и в памяти ожили воспоминания детства. Нет, это неприрученное место не имело почти никакого сходства с ухоженными рощами тисов, выращиваемых для луков в городах Энсеймина. Однажды я спросила мать, почему эти таинственные деревья так строго огорожены, и разочарованно услышала ее объяснение, что все дело в ядовитых ягодах. Глядя на это могучее дерево, претендующее на свою землю и расширяющее свои владения сеянцами и ветвями, я почувствовала, что моя детская фантазия была оправданна. Те деревья огораживали, чтобы не дать им вырваться на свободу и свергнуть тиранию кирпича и камня.
