Когда Джейвьер допил кофе, он поставил чашку со странной осторожностью, как будто исполнял некий ритуал.
— Кстати, — спросил он, — у вас моя картина? — Это могло ничего не значить, а могло быть очень важным. Все эти вопросы об Элаймонд были всего лишь прелюдией, просто дымовой завесой. Вот зачем он здесь. — Вы, вероятно, помните ее, — продолжал он, — она вам понравилась. «Потерянный город». Цветная гравюра Белкаша, очень необычная. Она совершенно бесценна.
«Он хочет, чтобы я чувствовала себя вором, — решила Ферн. — Он думает отвлечь меня от опасных объяснений. Но он знает лишь то, что картина была у Элаймонд. Он не уверен в том, что картина у меня…»
— Да, я ее помню, — ответила Ферн. — А почему она должна быть здесь?
— Элайсон… брала ее на время, — сказал Джейвьер, и Ферн уловила в его голосе сомнение. — Картины нет в ее квартире. И она никогда никуда не ездила без картин, это была ее причуда.
— Я больше никогда не видела этой картины, — сказала Ферн нахмурившись.
— Вы уверены?
Ферн не заметила, чтобы он шевельнулся, однако почувствовала, как он схватил ее запястье, и ей показалось, что на ней защелкнулись наручники. В глазах Джейвьера загорелись желтые огоньки. Его взгляд не просто проник в нее, но он ее гипнотизировал, притуплял ее разум, уводил ее из ее оболочки и из действительности. Его рот скривился в подобии улыбки. Так он улыбался в ресторане, когда исчезли стены и над пустошью засветились ледяные звезды…
В кухне потемнело. Казалось, потолок опустился, окна стали уже. На месте плиты полыхал открытый огонь, который погас, оставив холодный пепел. Пол усыпала солома…
И в противоположном углу под одеялом, на смятом матрасе сжались две маленькие фигурки. Тень укрывала их. Ферн не хотела туда смотреть, но не могла отвести взгляда. Краем глаз она увидела там руку, детскую ручку, вывернутую под неправильным углом, покрытую черными нарывами. Фигурки лежали очень тихо. Запах смерти заполнил кухню.
Снаружи возникло какое-то движение, мелькнул свет факелов. Ферн знала, что там раздаются крики, но она их не слышала, слышно было только шипение языков пламени, лизавших стены, внезапный треск обвалившейся соломенной крыши и топот множества мышиных лапок, бегавших туда-сюда, туда-сюда. Она вспомнила Пигуиллена, его деток, погибших от оспы, сожженный дом. С потолка посыпались какие-то насекомые, комната заполнилась дымом. Из тряпья поднялась детская ручка, будто живая…
— Где моя картина?
И теперь Ферн видела только его глаза — глаза Джейвьера, глаза Эзмордиса, — горящие отраженным огнем. Крошечным участком сознания, которое оставалось ясным и холодным, она подумала: не сейчас. Сейчас ничего не говори. Это все прошлое, это было, это случилось давным-давно, это не по-настоящему…
Он потянул ее руку к огню.
— Где моя картина?
— Ее взял Ролло, — выдохнула Ферн. — Он взял все вещи Элайсон. Он должен был взять и ее…
От дыма у нее слезились глаза, ей хотелось надеяться, что это не настоящие слезы. Временами эта влага слепила ее. Наконец она вырвалась из его рук и тогда увидела, что огонь исчез, и кофе пролился и капает на дверцу духовки, и металлический кофейник валяется на каменном полу.
— Бедняжка, — кротко сказал Джейвьер. — Вы, кажется, опрокинули кофейник.
Они поднялись наверх, и Джейвьер смог осмотреть комнату Элайсон. Он изображал безразличие, но Ферн видела, как он открывал дверцы шкафов и копался в ящиках. Обыск был поверхностным, он, очевидно, поверил в ее неведение. Но в ней еще оставалось ощущение его гипнотической силы, ему нельзя было так глубоко забираться в ее сознание. Он полагал, что Ферн все еще принадлежала ему. Ферн хотелось думать, что он ошибается.
Когда вернулся Уилл, белый автомобиль как раз отъезжал от дома.
Ферн сидела у кухонного стола, подперев руками подбородок. Она слегка вздрагивала от воспоминаний, но голос ее был достаточно спокоен.
— Не волнуйся, я в порядке. Он хотел картину, ту, которую я спрятала.
— Ты ее отдала?
— Нет.
— Но она же его, так ведь? — Ферн не отвечала. — Что ты натворила с хлебом? Он сгорел до черноты.
— Да? — Ферн внезапно почувствовала слабость. Кусок хлеба лежал рядом с горелкой на плите, близко к тому месту, где Джейвьер схватил ее руку. Сейчас это был кусок угля. — Это… Это случайно…
Уилл внимательно посмотрел ей в глаза.
— Ты уверена, что все в порядке?
— Именно так, — прошептала она.
Через полчаса появилась Лугэрри, она открыла заднюю дверь носом. Она не улеглась на своем обычном месте у плиты, а встала посреди комнаты, размахивая хвостом и пристально глядя то на брата, то на сестру. Уилл хотел описать каких-то крабов-чудовищ, которых он разыскал в книгах у Гуса, но волчица отвлекла его внимание. Она явно чего-то ждала. Движения ее хвоста обозначали нетерпение.
— Она хочет, чтобы мы пошли с ней, — наконец сказал Уилл.
— Давно пора, — ответила Ферн.
Лугэрри повела их через пустошь к тому месту, где они уже однажды встречались с Рэггинбоуном. Его одежда цвета камня сливалась с землей, поэтому они увидели его, только когда подошли совсем близко.
— Вам не жарко? — спросила Ферн.
Он засмеялся и, закатав рукава своего одеяния, обнажил руку, кости которой были обвиты сухожилиями, кожа — покрыта пятнами родинок и шрамами, вздувшиеся вены подчеркивали напряжение мускулов.
— Я редко ощущаю тепло или холод. На мне осталось слишком мало плоти, чтобы чувствовать температуру, она должна стать очень высокой или очень низкой, чтобы я вспотел или чтобы меня пробрал озноб. Я переживаю времена года, как дерево или камень, я приблизился к природе и становлюсь тем, чем кажусь иногда. У человека моего возраста плоть становится неуязвимой.
Все уселись, прислонившись спинами к нагретой солнцем скале. Уилл заметил, что по сравнению с прошлым разом, когда они видели Наблюдателя, его лицо похудело и ожесточилось, наверное, от размышлений.
— Это Атлантида, так ведь? — сказал Уилл. — Из-за того, что сделала Элайсон, тот мир проник в наше время.
— Это море, — ответил Рэггинбоун. — У океана есть его собственный дух, его РАЗУМ. Некогда он был неукрощенным, свободным, его глубины не были нанесены на карты, это было место зарождения чудовищ и русалок, он был враждебен родившимся на земле смертным, которые пытались подчинить его. Но времена меняются. Человек научился справляться с его бурями, море становилось все более прирученным, хотя все еще недоверчивым. И не без причины. Мы снимаем урожай там, где не сеяли, не благодаря и не понимая ничего. Мы выпытываем его сокровенные тайны, оскверняем его воды, уничтожаем его создания. И теперь… Море призывает море… Связь Времен нарушилась, можно проникнуть в Запрещенное Прошлое и вызвать оттуда чудовищ. Сейчас вы находитесь близко от берега. И реки, и потоки, и дожди, и роса — все это части великой Воды, которая главенствует над Землей. Это Разум, который мы восстанавливаем против себя, и таким образом создаем себе угрозу.
