— Они здесь, — сказал он, — в подземелье. Жалуются, но шепотом, так как боятся, что даже стены могут их подслушать. Они готовы подчиниться.
— Конечно, — ответила она. — Как только я получила власть, я поставила двенадцать семей перед выбором: подчиниться или быть подчиненными. Они выбрали путь надутой важности, праздности, трусости и жадности. Они думали спрятаться за титулами. Но великие дома были лишены своего величия уже сотни лет назад. Они сказали, что в их интересах служить мне. Они лучше чувствуют себя в положении моих рабов.
— Вы в них нуждаетесь, — напомнил ей мужчина.
— Мне нужно то, что они наследовали, мощь, которая спит в них. Сила, которую они то ли боятся, то ли из осторожности не хотят использовать. Они — потомки тех, кто впервые коснулся Лоудстоуна и кого он навсегда изменил. Его могущество все еще в них, в их крови. Я изгоню это из них.
— Вы уверены? — Неожиданная нейтральность его голоса выдала его тайную надежду. Морщинистые веки прикрывали его злобный холодный взгляд.
— Ни в чем нельзя быть уверенным, — улыбнулась Зорэйн. — А ты, Иксэйво, боишься? — Она была уже рядом с алтарем. — Ты боишься камня?
— Вы разрушите камень? — Его тихий вопрос раздался в огромном помещении как оглушительный шорох.
— Я создам его заново.
— Это грозит гибелью.
— Всему грозит гибель… Камням, гальке на берегу, алмазам… Все это неважно. — Она кидала слова как подачку, глядя при этом прямо на Лоудстоун.
— Оно вас услышит.
— Оно не может ни слышать, ни видеть, ни чувствовать. Это не что иное, как глыба грубой силы. Глыба. Я знаю. Я вижу и чувствую. Я могу разбить эту глыбу, как обыкновенный камень, и воссоздать по своему собственному проекту. Я не боюсь этой глыбы, этого камня. А ты? — Она положила камень на пальцы, и Ферн увидела, как дрожь пробежала по ее рукам, как течение потайного огня пробралось к ней в мозг. Девушка подумала, что Зорэйн слишком долго живет в его ауре и проникла слишком глубоко и его сердце. Его сила уже изменила ее рассудок. Ее доводы — это рассуждения сумасшедшего, она укрывается остатками разумности, как вуалью.
— Дотронься до него, — сказала королева, обращаясь к Иксэйво. — Ты был охранником целых пятнадцать лет. Ты никогда прежде не касался его? Ты действительно так слаб, так нелюбопытен, как эти животные, которых мы называем гражданами?
Я была о тебе лучшего мнения, Иксэйво. Было время, когда я думала, что ты можешь стать моим врагом.
Настало длинное молчание, наполненное напряжем [нем, сомнением, размышлением.
— Однажды я прикоснулся к нему, — с неохотой сказал Иксэйво. Ферн услышала в его голосе внутреннее сопротивление и воспоминание об ужасе. — Он обжег меня. Я чувствовал огонь, пожирающий мою руку и опаляющий лицо. Это был божественный огонь. Если коснусь его еще раз — он сожжет меня.
— Боги, — презрительно произнесла королева. — Какое мне дело до богов? Неизвестный всегда довольствовался тем, что есть, а что касается этих мелких духов, которые называют себя божествами, по крайней мере здесь, в Атлантиде, мы относимся к ним с презрением. Дар выше их мифического могущества. Я получу этот Дар и поглощу его. Эти так называемые боги превратятся в смутную легенду, в мою тень. Я буду странствовать из мира в мир, из Смерти в Жизнь, минуя всех бессмертных. Я наступлю на голову Бога.
— Чего ты добиваешься? — медленно спросил Иксэйво. — Ты правишь половиной земли. Что осталось незавоеванным? Безлюдная пустыня, бесплодные скалы, несколько примитивных народов, живущих в пещерах и глиняных хижинах. Зачем подвергать себя всем этим ужасам? Чтоб покорить таких, как они?
— Ты не понимаешь. — Она снова протянула руку к Лоудстоуну, не дотрагиваясь до него, но как бы впитывая его энергию. — Я представляла, что ты гораздо умнее. Править — это мелочи. Я хочу быть! Быть навсегда, единственной и высочайшей. Без ограничений. Вся Атлантида — это детская площадка по сравнению с теми бесконечными царствами, которые лежат за Вратами. Я не буду ограничена одной планетой, одной вселенной, обычными связями жизни и смерти. Я восторжествую над всем этим. Править надоедает, но торжествовать всегда сладко.
— А потом? — сказал Иксэйво. — Когда вы этого достигнете? Что потом? — Даже на расстоянии Ферн ощущала, что он все понимает, лишь прикрываясь этими вопросами. Королева была безумной, и он знал, что она безумна, однако не делал ничего, чтобы остановить ее. Возможно, он слишком боялся ее, а может быть, надеялся извлечь из ее намерений какую-то пользу.
Королева не отвечала на его вопросы, ее мысли уже ушли вперед.
— Подходит время, — сказала она. — Ты уверен, что все будут готовы?
— Они будут готовы…
— А жертвы?
— Да.
— Он должен быть молодым и сильным. Тот нимфелин, сегодня утром, был прекрасен, но он прихрамывал. Я не хочу оказаться перед Вратами Смерти с какими-то отбросами. Мне нужна лучшая молодежь Атлантиды. Возьми сыновей и дочерей из двенадцати семей, в них сила, дай мне впитать ее с их кровью.
Он не ответил. Живя рядом с ней уже долгое время, быть может, он разделял ее вкусы.
— Это неразумно. Как я уже говорил, вам нужна их поддержка.
— Только для этой церемонии. После нее они превратятся в мусор.
— Тогда начнем церемонию. После чего…
Но его сомнения не трогали ее. Безумие сузило и усилило ее восприятие, сконцентрировав его только па своих целях. Она смотрела на Иксэйво и видела его сдержанность, его замыслы, увертки, ложь, как если бы он был грубым, примитивным созданием, чьи самые тайные страсти были слишком предсказуемы, чтобы повлиять на ее замыслы. Он последует за ней, она была в этом уверена, как шакал, в надежде на падаль, как маленький хищник, ведомый большим, оставив разногласия в стороне. Она презирала его за то, что он был так прозрачен, за банальность его замыслов, за то, как легко она могла управлять им. Презрение было такой обычной частью ее эмоционального состояния, что она его почти не осознавала. Иксэйво был полезным орудием, остальные были не нужны. Она выбрала его, потому что он был сыном командира, убитого за границей, его привел служитель Гекс-Аты из забытого города Калтума, и, следовательно, несмотря на его религиозное происхождение, он не был связан с инакомыслящими в Атлантиде. У нее были доказательства того, что ему присуща определенная сила, но он редко ею пользовался, и она определила это как слабость Дара, слишком незначительного, чтобы принимать его в расчет. Понимая, что она владеет многим, но не всемогуща, Зорэйн, считая его существом низшего порядка, не видела угрозы с его стороны.
Ферн, неподвижно застывшая в своем тайнике, уловила мысли Зорэйн. Она ощутила в них некое опасение и полное отсутствие человечности. Девушка понимала, что с минуты на минуту начнется церемония, и ей надо уйти или хотя бы спрятаться так, чтобы ее не увидели. Охранник ушел, но Зорэйн осталась около камня. Она смотрела на Лоудстоун, пожирала его глазами, ее руки двигались над камнем, не касаясь его, еле заметная усмешка кривила ее губы. Казалось, она ведет с камнем любовную игру, ее жесты были чувственны, даже сладострастны, глаза затуманились в экстазе. Она собирается уничтожить камень, считая, что это путь к ее абсолютному могуществу, подумала Ферн. Может быть, именно это я должна предотвратить. Она не знала, как ей следует действовать, но инстинктивно чувствовала — время еще не пришло. И несмотря на то, что она ощутила, прикоснувшись к камню, а может быть, именно потому, что испытала это прикосновение, эту странную связь с источником абсолютист силы, ей представилось, что камень лучше уничтожить. Он слишком силен. Он обладает огромной гипнотической мощью, его нельзя оставлять среди алчных, безумных смертных. Если он будет разбит, его могущество рассеется, может быть, вообще исчезнет. Пусть Зорэйн разрушит его. Если сможет.
