Было множество поцелуев в щеки, перетаскивания багажа и показа подарков. Ферн казалось, будто она все совершает на автопилоте, рот ее произносил правильные звуки, в то время как внутри была зияющая пустота, где ее неуверенность, кидаясь от «за» к «против», отдавалась гулким эхом. По настоянию Эбби Ферн показала той платье, в спешке брошенное на манекен, и пока Эбби рассматривала и восхищалась им, Ферн с внезапным холодным фатализмом поняла, что все это бессмысленно. Потому что она никогда это платье не наденет. Да, она никогда вообще его не наденет.
— Что это такое? — заинтересовалась Эбби, подняв с кровати легко плывущую по воздуху паутинку вуали.
— Мой подарок, — быстро ответила Ферн, почти выхватив вуаль из рук Эбби. — Мне его сделали… Давным–давно… давным–давно. — И затем, видя огорчение на лице Эбби, добавила: — Извини меня, если я… Она очень тоненькая. Я должна ее спрятать. Нельзя было ее тут оставлять.
В комнату ворвалась собачонка — Йода. Эбби схватила щенка на руки, чтобы он не задел платье, и стала выговаривать: как же он смог забраться по лестнице со ступеньками почти такой лее высоты, что и он сам. Ферн не смогла подавить в себе недобрую надежду, что Йода когда–нибудь оступится и, перечитав все ступени, скатится вниз.
Уилл и Гэйнор шли по холму к пустоши. Тот же свет солнца, который плясал радугой на вуали из Атлантиды, когда Ферн смотрелась в зеркало, танцевал над пейзажем, лежащим перед ними. Сзади наплывали облака. Солнечный луч, как пальчик, трогал далекие склоны, пробегал по земле с летучим сиянием апрельских цветов: зеленым и золотым цветом травы, бронзой и кровавой краснотой стебельков, разноцветьем весенних побегов и бледно–лимонным цветом первых весенних листьев на отдельно стоящих деревьях.
— Здесь весна наступает позже, чем на юге, — заметила Гэйнор.
— Подобно прекрасной женщине, прибывающей на вечеринку много позже ее начала, — ответил Уилл. — Она понимает, что, чем больше она запаздывает, тем с большим нетерпением ее ждут.
Видно было, что Уилл знал, куда идти, он сворачивал с тропинки на тропинку, будто бы инстинктивно, но, несомненно, двигался по знакомому пути. И разумеется, рядом возникла Лугэрри, хотя Гэйнор не поняла, откуда та появилась. Шерсть ее была взлохмачена, там и сям налипли комочки засохшей грязи, листочки и травинки. Гэйнор пыталась представить эту собаку и ее хозяина живущими в обычном доме, сидящими на диване, когда по телевизору идет очередной сериал, но это оказалось абсолютно невозможным. Они были не то чтобы дикарями, но — аутсайдерами: вне стен дома, вне общества, вне нормальных связей, которые мы заключаем между собой. Гэйнор чувствовала, что знания Рэггинбоуна, его культура приобретены благодаря наблюдению и опыту — бесконечными годами наблюдений и обучения. Быть может, это длилось веками. Ей представилась картина, на которой он стоит, как страж, терпеливый, как цапля, а суета истории проносится мимо и исчезает в прошлом. Ветер — его одежда, облака — его кровля, и Лугэрри у его ног, верная, как тень, молчаливая, как волк, на которого она и похожа.
Если Рэггинбоун теперь колдун на пенсии, — спросила Гэйнор, — то что же тогда Лугэрри? Оборотень–пенсионер ?
Преобразовалась…
Гэйнор говорила слегка иронично, но Уилл, как и всегда, ответил ей с полной серьезностью, четко констатируя факт.
Они нашли Рэггинбоуна на гребне холма, где со скалистого основания землю сдуло ветром. Гэйнор не знала, как далеко они забрели, но чувствовала сильную усталость, ей очень хотелось пить, и она была благодарна Рэггинбоуну за то, что он предложил ей напиться из его фляжки. Фляжка пряталась в кожаном чехле, ее содержимое по вкусу было водой — такой, какой должна быть вода, но редко бывает, — холодной, чистой, прямо из горного источника, без примеси глины и химикатов. Но потом она подумала, что эта чистота — просто плод фантазии, жажда любое питье может превратить в подлинный эликсир.
Уилл рассказал большую часть ее истории, Гэйнор только отвечала на прямые вопросы Рэггинбоуна. Он заставил ее несколько раз повторить описание доктора Лэя.
Может быть, он — амбулант? — предположил Уилл.
Возможно. Однако… Ты уверена, что у него именно серые руки? Это не было искажением цвета на экране телевизора?
Уверена, — ответила Гэйнор без колебания. — Когда его рука высунулась наружу, я это ясно видела. Не могу описать, как это было ужасно. Она была не просто пугающей, а какой–то… грязной. Серость делала ее мертвой, но она двигалась, подзывала, пальцы ее были длинными и такими гибкими, будто бескостными или слишком… — Гэйнор замолчала,
ее всю передернуло от воспоминания.
Однако картинка оставалась плоской — она не была такой объемной, как изображение Эзмодела?
Экран стал как бы резиновым, и рука толкнулась в него, вытянула его, будто он пластиковый, но — да, все остальное было плоским.
И это была та программа, которую ты хотела посмотреть? — настаивал Рэггинбоун. — Она была обозначена в программе передач газеты?
— Да.
К сожалению, Рэггинбоун больше ничего не сказал, только, напряженно думая о чем–то, сузил пронзительные глаза. Уилл, ближе знакомый с ним, немного выждал, а потом сделал свой вывод:
Вы знаете его, ведь так?
Будем считать, что я знаю, кто это может быть. Если оттенок его кожи естественный и не является следствием какой–то болезни, то этот цвет был характерен для определенной семьи, хотя века его уже, наверное, разбавили. Еще важно и имя… Ясно, что если это была настоящая телевизионная программа и его пригласили участвовать в ней, то он как раз этим и занимается. Вероятно, Гэйнор могла бы использовать свои связи, чтобы побольше о нем узнать?
Я об этом не подумала, — сказала Гэйнор. — Конечно, это так очевидно. До чего же я глупая!
Не такая уж и глупая. — Рэггинбоун неожиданно улыбнулся ей, по его лицу разбежались веселые морщинки. — Вы испытали неожиданное потрясение, но сохранили ясную голову. Жаль, что вас так вывели из себя летучие мыши.
Я их ненавижу, — сказала Гэйнор.
Что вы думаете о Старом Духе? — спросил Уилл. — За всем этим, должно быть, скрывается именно он.
Боюсь, что так. Он ослабел после неудачи в Атлантиде, но, увы, ненадолго.
Но почему он выбрал в качестве мишени Гэйнор?
Возможно, потому, что ты поставил в ее комнату телевизор Элайсон, — ответил Рэггинбоун, подняв брови. — Современная технология дает возможность осуществить с ее помощью сверхъестественный контроль, и, в конце концов, что такое телевизор, как не механический эквивалент хрустального
шара? Не Гэйнор была выбрана мишенью, просто она оказалась в этом месте. Подозреваю, что истинной их целью является Ферн.
— Реванш? — быстро спросил Уилл.
— Вероятно. Он всегда отличался чрезмерной мстительностью, особенно если дело касалось колдовства. Первым Духам были ненавистны все разговоры о человеческом роде еще до того, как он возник на Земле. Духи боялись людей как потенциальных конкурентов на планете, сначала ничего не зная о них: ни кто они такие, ни откуда взялись. Когда Духи поняли, что их ожидаемые враги не волшебные ангелы, спустившиеся со звезд, а всего лишь
