Они сваливаются на Моргас могучей стрелой ярости, множеством сознаний с единственной мыслью. Это не пчелы, как представляла себе Ферн — хотя на Древе и нет цветов, ей как–то повстречалась одинокая пчела, — нет, это осы. Жирные черные осы, с пурпурными жалами, накидываются на свою цель, как пикирующие истребители. Застигнутая врасплох Моргас не сразу смогла защититься, но она тут же скомандовала, и ее мучители, поджаренные еще в воздухе, пеплом осыпались на землю. Но все–таки они успели ее ужалить, на щеках и на шее краснеют пятна от укусов. Ферн, поглубже зарывшись в листья, видит, как ведьма повернулась и двинулась назад к пещере. Она, конечно, вернется, желая понять, что же послужило причиной такой атаки, поскольку знает, что никакой причины и быть–то не должно, но также она знает, что те, кто живет на Древе, часто бывают капризны и бесятся -— просто от любопытства или от какого–то неясного подозрения. Она вернется очень скоро. Даже здесь Времени не остается.
Когда ведьма уходит, Ферн забирается еще глубже в свое укрытие.
Голова ждет, наблюдает за ней своим соколиным взором, темные губы слегка приоткрыты, и видна полоска зубов. Она приветствует Ферн с вызовом и едкой усмешкой:
Ну, что теперь, колдунья? В какие колдовские игры ты тут играешь?
Я спасала твою шкуру, — отвечает Ферн, обдуманно выбрав именно это существительное. — Моргас была совсем рядом, она знает, что именно здесь что–то потеряла. Мне пришлось призвать осиный рой, чтобы сделать ей больно.
Я их слышал. И слышал ее проклятья. Ты весьма искусна для своих лет.
Недостаточно искусна. Это были не проклятья, а ее команда. Мои осы погибли, сгорев в воздухе. Это была лишь временная мера. Моргас вернется, и очень скоро. Я должна уйти, как только стемнеет. С тобой или без тебя. Выбирай…
И ты оставляешь за мной право выбора? — усмехается Рьювиндра. — Я — яблоко, созревшее для того, чтобы его сорвали — ты или она. Я — деликатес для вашей услады. Могла бы ты предложить мне настоящий выбор? Могла бы ты уничтожить меня своим колдовским огнем, как Моргас уничтожала ос? Могла бы ты сделать меня свободным — освободить от этой формы, от этого наказания, дать свободно пройти сквозь Врата в вечность?
Ферн колеблется, внезапно беспричинно задрожав.
—Ты — больше, чем оса, — наконец выговорила она. — Не уверена — не уверена, что моего огня будет достаточно. Сильный огонь требует большего топлива, чем маленькое заклинание. Полагаю, я смогла бы украсть огненный кристалл… Да, я могла бы это сделать. Если это — именно то, чего ты хочешь.
—Заключим соглашение? Так всегда делают ведьмы. Ничто за ничто.
—Нет. — В словах Ферн чувствуется гордость. — Я так не поступаю. Я предлагаю тебе выбор. Выбирай свободно.
—Очень хорошо. Поверю твоему обещанию. Я выбираю финал своей смерти — я должен легко пройти сквозь Врата вместо того, чтобы застрять там. Не забудь! Но сначала я пойду с тобой, как ты просишь, вернусь в мир Жизни, чтобы опередить Старейшего из Лжецов, Похитителя Душ — если нам это удастся…
Ферн смеется — от ощущения тепла ее духовное тело начинает светиться всеми цветами радуги, хотя она этого не осознает. Вытягивая свой светящийся палец, она поглаживает черные волосы. Темное лицо смягчается.
Я буду суровым, — говорит он, — когда в этой форме вернусь в ту жизнь. Когда я жил, то был таким же, как дракон, я был таким же каждым своим нервом, каждой своей клеточкой. Теперь я — несчастный обрубок, горгулья беспомощная. Плод без семян, голова без тела и конечностей.
Я буду твоими руками и ногами, — заверяет Ферн.
Ее слова звучат очень серьезно, будто клятва, и между ними воцарилось наконец миролюбивое спокойствие.
Ты пытаешься доискаться моего сердца? — неожиданно шутит Рьювиндра. — У меня нет сердца. Древу не нужны столь несущественные детали.
Я буду твоим сердцем…
Глава десятая
В тот день, когда Рэггинбоун возвратился в Йоркшир, Уилл и Гэйнор как раз после завтрака уехали из дома. Они поехали на стареньком «фор–де–фиеста», на котором Уилл изредка ездил в университет или странствовал в поисках красивого пейзажа для своих картин. На заднем сиденье лежали подрамники с холстами и этюдник, все пропахло масляными красками.
—Ферн не ездит на этой машине, — заметил Уилл, — ей она не нравится. Надеюсь, тебе все равно?
Мне вообще все это не важно. — Про себя она подумала, что Ферн не нравилось плохое техническое состояние машины, но вслух она этого не сказала. — А как мы найдем музей? — спросила она.
Найдем как–нибудь, — ответил Уилл, — я достаточно хорошо знаю Йорк. В любом случае всегда можно спросить.
Им пришлось несколько раз спрашивать дорогу, и все равно нашли они музей совершенно случайно. В знакомой атмосфере нежилых помещений с поблескивающими стеклом витринами, хранящими в себе письменные свидетельства истории, Гэйнор почувствовала себя более уверенно. Это было ее нормальное рабочее времяпровождение. Они попали в место, где бывает множество посетителей, где фрагменты прошлого изучают, описывают, пытаясь пролить луч света на темные тайны прошлых веков. Комнаты когда–то тонули в унынии поздневиктори–анской меблировки, их окна были завешены мрачными шторами. Теперь же на окнах не было ни занавесей, ни штор, рамы покрасили в нейтральный цвет, и серый дневной свет создавал фон для всей обстановки. На своем рабочем месте Гэйнор чувствовала присутствие и индивидуальность каждой книги: надменное превосходство бесценных томов, тайны, спрятанные на каждой странице, скрытую мудрость, каждый раз вызывающую волнение. Книги при ее прикосновении будто оживали. Здесь же казалось, что книги покалечены не так древностью, как интеллектуальным пренебрежением к ним, что они всего лишь охраняемые, арестованные, нечитаемые предметы коллекции. Гэйнор почти слышала хруст поврежденных артритом скелетов, скрип иссушенных страниц. Кое–где виднелись цветные пятна, живые, точно краска только что нанесена, но их было мало. Наконец блеск золота на странице вернул Гэйнор к дракону.
Это была именно та книга, которую она видела по телевизору.
«Великий дракон, более великий, чем любой из существующих зверей, опустошающий королевство, истребляющий любого, кто стоит у него на пути. Найден был лишь один храбрый рыцарь, что стал супротив…»
Это похоже на твой сон, — сказала Гэйнор.
Описано кем–то, кто там не был. Значит, и в средние века существовали журналисты, ведь тот, кто там был, не мог выжить, чтобы написать эту историю. Нельзя ли найти здесь смотрителя и попросить у. него разрешения внимательнее изучить книгу?
Смотритель — серьезный молодой человек, которого Гэйнор помнила по телевизионной программе, невероятно разволновался, когда она высказала свой интерес и предъявила документы.
—У нас так мало посетителей, — объяснил он. — Я думал, что после телепередачи… но — нет. Знаете, людям не нужны книги. Они не хотят ничего знать. Они готовы таращить глаза на нож убийцы, драгоценности придворного или на воротничок комнатной собачки. У нас, разумеется, бывают странные американцы, исследующие что–то, иногда писатели, но это скорее чудаки, чем ученые. Нет истинного изучения, а только лишь выдвигаются гипотезы. Обычно больше всего они говорят о том, какие они умные, нежели обследуют экспозицию.
