«Хороший нож», — беззвучно пронеслось у него в мозгу.
—Я его украл, — сказал Уилл вслух. — Ты сильно поранена?
Она указала на капкан. Он почистил лезвие о мох, вытер его и склонился, чтобы разглядеть механизм капкана. В темноте плохо было видно и капкан, и волчицу. Когда же он наконец освободил ее, то, проведя рукой по ее лапе, увидел свежую кровь.
—- Я постараюсь дотащить тебя до машины, — сказал он. — У меня там есть тряпки, перевяжу тебе ногу. Потерпи. Мне нужно ненадолго тебя тут оставить. Я должен найти Гэйнор.
Лугэрри была тяжелой, но ему удалось ее перенести, он нес ее, обхватив руками под животом и крепко прижав к груди. Дойдя до машины, он положил ее на землю, отпер дверцу и устроил волчицу на заднем сиденье. Он ежеминутно оглядывался, боясь, что зажжется наружный свет. Не зажигая лампочек, нащупал тряпки, надеясь, что они не очень грязные.
—Прости меня, — говорил он, бинтуя ее ногу. — Это все, что я могу сейчас для тебя сделать. Думаю, что нога сломана.
— Да.
Ее мысленный ответ был очень тихим, как шепот, но Уилл с облегчением услышал его.
Мы все исправим как можно быстрее, — сказал он, с трудом завязывая узел.
Туже.
Кто это… напал на тебя? Куда они ушли?
Морлохи (название что–то напомнило ему), они никуда не ушли. Они… ходят.
Они… ходят, — отозвался Уилл.
Это место существует в двух измерениях. Они… они должны были быть там… Мы были там, и здесь… — И она добавила: — Нам повезло, что их мало. Когда их много, они несут смерть.
Ты хочешь сказать. — сказал Уилл. — Эзмодел? Это так? Здесь присутствует Эзмодел?
—Ты должен бежать, — прозвучало в его мозгу. Он, как мог, туго затянул повязку, погладил шею волчицы, стараясь подбодрить ее и ища того же у нее. Шерсть ее была грубой и взмокла от пота. Она попросила:
Воды.
Я не знал…
Когда я пью, я сильная. Тебе нужна помощь. Я могу тебе помочь.
Не можешь, — ответил Уилл, — у тебя сломана нога.
Лугэрри обнажила зубы.
—У меня есть еще три.
Уилл вспомнил, как ему хотелось пить, когда он добрался до кухни.
—Я скоро вернусь.
Его не было больше получаса.
В кухне слуга мыл посуду. Уилл слышал это, прячась за дверью. Прижав ухо к двери, он прислушивался к звукам в комнате. Харбик вышел и вскоре вернулся, стукнули дверцы шкафа, звякнула посуда. Когда все надолго затихло, Уилл выждал еще несколько минут, прежде чем приоткрыть дверь. В кухне он нашел большую банку, наполнил ее водой и вернулся к машине.
Лугэрри, не жалуясь, терпеливо ждала. Половину воды она выпила быстро, вторую — медленнее.
Ты не можешь ходить, — повторял Уилл. — Ты была почти при смерти. Я должен был нести тебя.
Я отдохнула, — ответила волчица, — я напилась. Теперь у меня снова есть силы. Но ты должен пойти со мной к воротам. Я не знаю, как они открываются. Я не могу перепрыгнуть через стену.
Прячась в глубокой тени, они пробрались по подъездной дороге. Облака наверху раздвинулись, и показалась луна. Лугэрри ковыляла на трех ногах, но, хотя и выглядела неуклюжей, к ней явно возвращались силы.
У ворот Уиллу пришлось потратить некоторое время, чтобы найти кнопку, которая открыла бы ворота; он боялся, что ворота открываются только пультом управления. Лугэрри проскользнула в щель так быстро, как только смогла, напоследок оглянувшись назад, что было нетипично для нее, затем про–хромала в ночь. Уилл нашел камень и положил его так, чтобы ворота не могли закрыться, надеясь, что это не вызовет тревоги. Если кто–то приедет, по крайней мере, он сможет проехать внутрь. Если…
Он посмотрел назад на Дрэйкмайр Холл. Здесь Эзмодел… Он подумал о чудовище, спрятанном под подвалом, об отвращении, которое исходило из сознания Лугэрри, когда она передавала слово морлохи, и о невидимой руке доктора Лэя. Теперь он мог туда пойти, но надо было понять, что же следует делать, как поступить. Он устал, изголодался, у него не было Дара, который помогал бы ему, не было плана действий. Страх непреодолимым барьером стоял у него на пути. Уилл пытался представить отчаявшуюся и напуганную Гэйнор, он дотронулся до ножа, для храбрости и — на удачу. Но в действительности в этот момент он чувствовал только, что темно, холодно, что он ужасно одинок и напуган, как ребенок.
…Естественно, он пошел назад к дому.
Гэйнор лежала, залитая багровым цветом кошмара и боролась с одышкой. Мимо нее проплывали флюоресцирующие амебы, которые то делились, то снова соединялись. Потом они начали собираться в странную форму, без четких очертаний, создающуюся из болезненно искаженных частей тел, чудовищными грибами прорастающих вокруг нее. Она не хотела на них смотреть, поэтому открыла глаза, но они были рядом. Казалось, что они наблюдают за ней, но не глазами, а ртами. Оттуда торчали корявые зубы и скользкие, как угри, языки. Она хотела кричать, но рот ее был закрыт, и звук остался внутри. Вздымалась вверх, окутывая ее, темнота, и когда она снова проснулась, то был уже день.
Она лежала в кровати, но не в своей кровати в Дэйл Хаузе. На минуту ей даже почудилось, что она вернулась в Лондон — окно было с той же стороны, что и в Лондоне, — но комната была совершенно не знакома. Высокий потолок поддерживали тяжелые балки, на окне висели шторы из старомодной парчи. День пробивался в окна сквозь решетку. Она подумала: «Решетка? Я нахожусь в комнате с решетками на окнах?» Это было не просто неприятно, но абсурдно. В настоящей жизни люди не просыпаются в незнакомой комнате с зарешеченными окнами. Она попыталась повернуть голову, чтобы осмотреться, но шея не поворачивалась и болела. И наконец, вернулась память, но не обрывками, а потоком, и она уже знала, где находится и почему, и страх наполнил ее душу. Страх за себя, страх за Уилла, за Ферн, которая, если доктор Лэй был прав, попала в ловушку. (Но это не был доктор Лэй, это был Дух, Эзмордис. Он — ловушка, а она, Гэйнор, — приманка.) Она попыталась сесть, но накатила волна тошноты, не настолько сильная, чтобы ее немедленно вырвало, но достаточно неприятная, чтобы уложить ее обратно на подушку.
Гэйнор обнаружила, что почти полностью одета, на ней не было только жакета и туфель. Она расстегнула молнию на брюках, чтобы не давило живот, и немного расслабилась. Природа брала свое. Гэйнор осторожно поднялась и стала искать, где в этом помещении удобства. В комнате были современный умывальник, два кресла, овальное зеркало в вычурной раме. И все. В конце концов ей пришлось воспользоваться большой вазой, предназначенной, очевидно, для фруктов. Затем она умылась с мылом и почувствовала, как от воды стянуло кожу. Тщетно она пыталась открыть дверь, та была заперта. С отвращением Гэйнор раздвинула занавески, не желая при этом видеть во всех деталях решетки и также не желая, чтобы ее видели какие–то недружелюбные глаза с улицы. За ней, впрочем, никто не наблюдал, и она хотя бы поняла, что сейчас утро. Она снова слегка задвинула занавески.
