Левой рукой Мишенька придерживался за уходящий в дымоход шест, который образовался, как Золотинка догадывалась, из халатного пояса, в связи с чем Мишенька Лунь остался в распоясанном и расхристанном виде.
– Вот! – сказал между тем Поплева, протягивая волшебничку горсть зачерствевших хлебных крошек и полуобгрызенный хвост копченой селедки. – Только не надо бы. Пить захочется.
Предупреждение не возымело действия, Мишенька жадно накинулся на еду; запихиваясь крошками, он покинул очаг, даже не пригнув головы под его входным сводом. За спиной волшебничка со звучным шуршанием что-то ухнуло, то, внезапно потеряв жесткость, свалился в золу серебряный пояс халата.
– А черт! – досадливо обернулся Мишенька, но ничего не сделал, чтобы вернуть пояс на место, чихнул и, не прокашляв еще, объявил: – Друзья мои… кхе-кхе… товарищи! Кхе!… – Кашляя, Мишенька не переставал запихиваться крошками и говорить, почему и подвергал себя опасности подавиться. – Бедствия… кхе… достигли предела… перед нами пропасть. Я бы так сказал. Хочется пить. Это какая-то пытка. Товарищи, вас послало небо!
– Нас тоже не выпускают, мы под стражей, – молвила Золотинка.
– Нет, не то, неверно! – остановил ее Мишенька внушительным, несмотря на свой ограниченный росточек жестом. – Выхода нет у меня! Положиться не на кого. Все меня предали. Вокруг пустыня. Счастье еще, что они избавили меня от Кудайки. Но это опасно. Негодяй слишком много знает. Они обыскали дом и будут искать, пока не найдут. С Кудайкой я мог бы сговориться, но Ананья не отпускает его от себя ни на шаг. И не отпустит, если сохранил еще хоть каплю мозгов. Значит, вам придется взять на себя Асакон.
Оставив между зубов селедку, он тронул перстень с волшебным камнем. Поплева с Золотинкой быстро переглянулись.
– Нет, – покачала головой Золотинка, – зачем? Не надо! Мы не возьмем.
Мишенька освободил рот от селедки:
– Тогда мне остается только умереть, – со скорбью в тоненьком, уменьшившемся голосе объявил он.
– К чему такая спешка? – невпопад пробормотал Поплева.
– Это не шутка! Уверяю, не шутка! – Мишенька пугливо оглянулся на дверь, но продолжал, ни на мгновение не запнувшись, хотя и понизив голос против прежнего. – Мне с Рукосилом тягаться? Если я только из этой западни вырвусь… Великий Род! Да к черту на кулички! Только бы ноги унести. Спасение очевидное – улететь. Но вы же прекрасно знаете, не так-то просто скинуть потом перья и обратиться вновь в человека. Вы это проходили, товарищи, не мне вам объяснять, сколько бродит по лесам утративших человеческий облик, вконец одичавших волков! Орлы, стервятники, совы, сороки, галки, которые никогда не станут людьми, – предательство самая обыкновенная вещь. Всякий, кто обернется бессловесной тварью, должен быть готов к худшему. Если только у него нет таких надежных друзей, как вы, друзья мои! – закончил он с несколько наигранным воодушевлением, снова вставил селедку между зубов и воздел руки, протянув их врозь, – Золотинке и Поплеве, надежде своей и опоре.
Золотинка не без сомнения приняла маленькую грязную лапку, тоже сделал Поплева.
– Большего мне не нужно! – с чувством заявил Мишенька, как только высвободил ручки, чтобы вынуть изо рта мешавшую ему говорить сельдь. – Верю вам, как себе! И даже больше! Больше! Кому верить, на кого надеяться? Я обложен со всех сторон. Я насчитал сову, две сороки, по-видимому, кое-кто из бездомных собак – они ведут наблюдение. Всё перекрыто. За Ананьей тоже следят. Невозможно шевельнуться. Я погиб. Меня ждет голодная смерть на крыше, – он указал на ведущий вверх дымоход, – если я завтра же, сегодня вечером! не свалюсь на мостовую от слабости. А что, голодный обморок – обычное дело. Я четвертый день не ел! Это какая-то пытка! – Он всхлипнул. – Мужество мое подорвано, я изнемогаю, друзья мои, родные, любимые! Не предавайте! Я доверяю вам жизнь! – он опять всхлипнул. Но и Золотинка с Поплевой зашмыгали носами и потупились от невозможной чувствительности столь жалостливых речей.
Между тем волшебничек окинул смущенного донельзя рыбака беглым, но цепким взглядом.
– Иголка есть? – неожиданно спросил он.
Золотинка ощупала подкладку воротника:
– Есть.
– Я обернусь пуговкой, той самой, что так недостает уважаемому Поплеве, – он живо и с напором ткнул Поплеве в живот, где лохматилось на месте потерянной в море пуговицы какое-то охвостье. – Слушай сюда, братец! – Волшебничек привстал на цыпочки и потянулся к Поплеве, которому пришлось, в конце концов, присесть, чтобы подставить собеседнику ухо. Мишенька зашептал, оглядываясь на скромно отступившую Золотинку. – И все! – закончил он, повысив голос.
Потом он коснулся пальцем одной из уцелевших пуговиц – сверкнул Асакон и Мишенька исчез, разом разрешив все свои трудности с едой и питьем. На ковер мягко упали круглая роговая пуговица и маленький, до смешного крошечный Асакон.
Изрядно смущенные свалившейся на них ответственностью, Поплева и Золотинка стояли истуканами. Но что же им оставалось делать? Поздно было раздумывать.
– А он пояс забыл, – заметила Золотинка. В очаге змеился среди пепла брошенный в спешке шнур, которым волшебничек подпоясывался, если не использовал его в качестве шеста, кочерги, лестницы и еще черт знает чего! Там, в небытии, куда Мишенька бежал от голода, жажды и страха, лестницы, как видно, не требовались.
Но пора была действовать! Золотинка схватилась за иголку, чтобы пришить на место драгоценную пуговицу. Поплева пристроил крошечный Асакон у себя во рту, в расщелине между зубов. А бесхозный пояс затолкали поглубже в золу.
Только напрасно они торопились, время словно забыло об узниках. Время было занято, чем угодно, оно пробавлялось пустяками. Поигрывало ветром в дымоходе, дурными голосами кричало на темных улицах затаившегося к ночи города, время смилостивилось к часовому, томившемуся перед входом в особняк – часового сменил товарищ, но к Поплеве и Золотинке время не снисходило. Несколько раз успели они перепрятать Асакон, пока не вернули его снова в гнилой зуб, но и эти ухищрения не были засчитаны в пользу узников – время застыло в томительной неопределенности.
Прошли почти сутки, когда маявшееся бездельем время приняло облик человека с серебряной пуговицей на макушке и кривым мечом за спиной. Человек велел узникам убираться. Сверх того, он не поленился самолично вывести их на улицу, чтобы с отеческим прямодушием пожелать им на прощание «проваливать к чертовой матери и больше никогда – послушайте моего совета! – никогда, я говорю, не попадаться мне на глаза!» Что свидетельствовало о неожиданно широком, не казенном взгляде на вещи безымянного служителя закона, к которому Поплева и Золотинка так и не успели в пору суматошного знакомства присмотреться.
* * *
Тучку они нашли в порту возле лодки, измученного и одичалого. А также избитого, озябшего, оголодавшего и ограбленного. Свою часть происшествия Поплева с Золотинкой поведали ему уже в море, удалившись от берегов. Здесь, на просторе, они снова с еще большей страстью расцеловались все трое.
