Глаза Золотинки послушно наполнились слезами. Это кроткое признание тронуло в остроглазой и остроносой вдове лучшие стороны ее несколько охрипшей души. Вопреки крикливому своему обыкновению Притыка взялась за расспросы и участливо, и умело. Золотинка, кажется, едва вздохнула, как выложила уже все, что только могла рассказать, не выдавая чужих тайн. Конечно же, она не произнесла имени Михи Луня и не упомянула волшебный камень Асакон, одно прикосновение к которому, даже мысленное, уже несло беду.
– Ну, так пойдешь ко мне жить, – решила Притыка. – Вот что, дочка, не бери-ка ты ничего этого до головы – видали мы всякое. А места хватит. Места, я говорю, хватит.
Пока Золотинка, несколько затуманенная слезами, пыталась уразуметь, о каком месте идет речь – представлялось ей нечто без надобности обширное и слегка пахнущее чесноком… мягкое и высокое, как прикрытая косынкой грудь вдовы, – пока Золотинка, криво улыбаясь, витала в туманных снах, Притыка успела ускакать своей мысленной рысью далеко за пределы того, что доступно глазу.
– А ведь что, рыбницу-то мы ведь продадим, – заметила она, окидывая трезвым взглядом большую и добротную, хорошо известную рыбакам лодку братьев. – Сколько за нее дадут?
– Тридцать червонцев, – сказала Золотинка.
– Много. Но меньше двадцати не уступим. Посиди тут.
Золотинка и вовсе не знала, куда ей уходить – тем легче ей было повиноваться. Четверть часа спустя Притыка вернулась со старым рыбаком Карпатой, за которым числилось сыновей шесть душ живых и две утопших. Что Тучка на ладьях, Карпата уже знал и прежде, чем приступить к делу, выразил сочувствие. Он спросил еще про Поплеву: верно ли, что тот ушел в Толпень до весны. Золотинка подтвердила.
– А что когда вернется и не признает продажу?
Золотинка и на это что-то ответила.
– Ну, так я больше двадцати четырех червонцев не дам, – сказал Карпата, постукивая по толстой дубовой доске, что шла по верхней закраине борта.
– Хорошо, – молвила Золотинка, не совсем понимая нужно ли продавать рыбницу.
– В три срока, – сказал Карпата, перебираясь внутрь лодки.
Потом они ушли, вдова снова вернулась и показала золотые: это твои деньги, объяснила она, они будут у меня, но ты можешь их забрать, если захочешь. Мы купим на них лавку в рыбном ряду. Тогда одной придется сидеть безвылазно в лавке, а другая будет на берегу.
Золотинка хотела возразить. Но сыновья Карпаты уже поднимались по осыпающемуся песку и Золотинка из какого-то не совсем понятного целомудрия поспешила отвернуться, чтобы не видеть, как чужие руки будут ощупывать лодку.
Наверное, Золотинка плохо соображала, куда идти. Вернее, ей было все равно, куда идти, и потому Притыка взяла ее за руку и отвела наверх, под городскую стену. Где стоял впряженный в маленькую двуколку ослик. Потом она всучила девушке выглаженную долгим употреблением палку и сказала:
– Если захочет бежать – бей вдоль спины. А упрется стоять – тоже бей.
Больше она ничего не объяснила и ушла к рыбакам. А Золотинка осталась обок с тощим, слезливым осликом. На всякий случай она придерживала его за холку. Вряд ли она понимала свое положение лучше, чем серый с развесистыми ушами, который покосился на палку, нечто такое сообразил и почел за благо стоять. Тогда как Золотинка стояла так же смирно и терпеливо без всякого на то осмысленного основания. Вследствие чего пытливый ослик не раз и не два оглядывался на девушку с недоумением.
Недоумение ослика разрешилось, когда два дюжих крючника, отдуваясь, подняли тяжеленную корзину с рыбой и швырнули ее с размаху на тележку. Самолюбивый ослик тотчас решил, что с него довольно, и тронулся в известный ему путь. Хотя снизу от черты прибоя, точно так же отдуваясь, другая пара крючников тащила другую корзину с рыбой, чего Золотинка не знала, а ослик знал. Во всяком случае, ослик выказал самолюбие, а Золотинка нет. Она послушно последовала за ослом, полагаясь на его природный здравый смысл больше, чем на свое слабое разумение. И так они тихо-тихо, без пререканий, не прекословя друг другу, вкатились в узкий, почти без окон проулок, который начинался с распахнутых ворот. И тут ослик, имевший на то какие-то свои, тайные соображения, припустился рысцой, отчаянно грохоча колесами тележки по каменистым выбоинам. Золотинка тоже побежала, удивляясь про себя и радуясь – она была девушка доброжелательная – прыткому усердию ослика. Подумав, она бросила оскорбительную для трудолюбивого ослика палку. А тот, не ослабляя рыси, одобрительно мотнул головой.
– Стой! – крикнула тогда Золотинка, потому что огромная рыбина, извиваясь, скользнула через край корзины и плюхнулась наземь.
Пришлось вернуться, чтобы подобрать рыбу, – тележка исчезла, затихающее громыхание колес металось блудливым эхом в ущельях улиц. Простой расчет, однако, убедил Золотинку, что обижаться нечего: ослик везет корзину, а на ее, Золотинкину, долю выпала одна рыбина – тунец. Она направилась к рынку.
И тут, за поворотом Бочарной улицы нашла тележку – ослик застрял в толпе.
* * *
Впереди на крошечной площади после несколько зычных слов смолк голос глашатая. Коротко ударил барабан, зеваки стали расходиться. Глашатай, щекастый малый в маленькой круглой шапочке, кожаной куртке с широким оплечьем и высоких сапогах, свернул бумажный свиток, барабанные палочки сунул за пояс и двинулся дальше, не обращая внимания на взволнованную ребятню, которая сопровождала его, как стайка пугливых рыбок.
За малышами зачаровано последовала и Золотинка. С тунцом в руках, но без ослика.
Действительно, глашатай шагал недолго и на первом же перекрестке снова достал палочки. Грянула рассыпчатая, обвальная дробь.
Золотинка оказалась впереди всех. Истово наблюдая действия глашатая, который с ненужной тщательностью прятал барабанные палочки и не спешил доставать свиток, Золотинка быстро взглядывала ему в глаза и снова следила за руками.
Малый знал себе цену, одна слушательница, даже такая преданная, как Золотинка, его не устраивала. Он ждал, когда соберется толпа, многолюдность которой будет удовлетворять его честолюбивым запросам. Тогда, несколько потомив собравшихся, глашатай поднял свиток и заговорил неестественным, раскачивающимся голосом, каким читают стихи – с падениями и подвываниями в самых неожиданных местах. Этот торжественный голос назначался у глашатая для наиболее важных, исходивших из столицы сообщений.
«Всесветлейший, вседержавнейший великий государь и великий князь Любомир Третий, Словании, Тишпака, Межени и иных земель обладатель, милостиво извещает своих верноподданных. А о чем, следуют статьи.
Первое. В прошлом месяце зареве по попущению божию случилось у нас, великого государя, большое государево несчастье: супруга наша окаянная Милица, обнажив свое гнилое существо, обернулась злокозненной богомерзкой бабой и тем немалое смятение и скорбь в наше государево сердце внесла. И мы, великий государь, при сем внезапном превращении едва живы остались, за что и поныне благого бога вседержителя благодарим».
