Быстро светлело. Озаренный розовым светом холм выступал над пологом белесого тумана. Различались чернеющий свежей землей ров и вал с низким частоколом на нем, ворота, башенки… мост. Вырубленный лес — заставленный пнями склон… Поднимались первые дымы костров. На мачтах, на выставленных повсюду древках обвисли стяги. Чьи это были стяги?
— Да что это такое наконец?! — воскликнула Золотинка с необъяснимым негодованием.
— Это? — не особенно скрывая ухмылку, переспросил бородатый. — Это боевой стан великого государя Юлия Первого!
Почему он решил, что это сообщение сразит Золотинку наповал, неизвестно, но так оно и вышло — сразило. Золотинка приподнялась, пытаясь лучше рассмотреть берег — и села. Город на холме горел обманчивыми красками зари.
— Солнце! — вскричал розовощекий парень, вскакивая на колени, чтобы протянуть руку к золотой краюхе над окоемом лесов. — Солнце! — загомонили они, приободряя друг друга, и потянулись к уложенным вдоль бортов веслам. — Кончилась твоя власть, нечистая сила! Сгинь, пропади!
— Что за разговор? Давайте разберемся! Вы ошибаетесь! — зачастила Золотинка, не имея слов, чтобы образумить почуявших волю мужиков. В лучезарном свете зари они теряли и страх, и жалость.
— Солнце! — торжествовал бородатый, высвобождая весло.
Между тем в клочьях сверкающего тумана отвалил от берега и выгребал на стрежень узкий сторожевой струг. Над туманом поднялся латник с малым стягом у наконечника копья.
— Эй, на лодке! Парус долой! — зычно крикнул он, добавив еще несколько не относящихся к делу выражений.
— Сюда! Скорее! На помощь! — истошно завопил толстяк, который держался за спиной бородатого. — Ратуйте, люди добрые! — заголосил он, утратив остатки самообладания.
— Я не нечисть! Какая нечисть! — вскричала Золотинка, бросая руль и тоже вскакивая.
— Сгинешь ты?! — прошипел бородатый.
Потерявши голову, Золотинка выхватила из-за пояса хотенчик в неясном намерении защититься этой игрушечной палочкой против весла, а, когда бородатый взмахнул, швырнула рогульку ему в лицо и хотенчик, лихо вильнув охвостьем, прытко рванул в сторону стоявших у берега судов, отчего борода попятился и толкнул товарища, все упали. Хоронившийся сзади толстяк, согнулся в три погибели, выставив вверх наименее ценную часть тела.
— Парус долой! — ревели на струге.
Золотинкины спутники торопились оправиться, искаженные лица их не обещали ничего хорошего, вряд ли готовы они были, во всяком случае, воспринимать сейчас даже самые убедительные, неопровержимые доводы. Тянуть больше уж было нечего — Золотинка, сильно толкнувшись прыгнула.
Запоздалый мах тяжелого весла едва не увлек за ней в воду и бородатого — товарищи дружно удержали его в лодке, а тот, что был поближе к корме, карабкался на четвереньках отдать шкот, чтобы обезветрить вяло наполненный парус.
На сторожевом струге табанили, чтобы перехватить лодку.
А Золотинка плыла под водой, чередуя резкий толчок руками со змеиным затухающим скольжением тела. Она вынырнула в тумане, никем не замеченная, потому что лодка ушла уже далеко; до приткнувшихся к берегу судов оставалось рукой подать. Золотинка нырнула еще два раза, последние несколько взмахов понадобились ей, чтобы заплыть в тень огромного парусинового холма, и здесь, укрыться, отдуваясь, за пером руля под кормой. В воде, прохваченная ознобом, слышала она разговор стражников с лодочниками.
Они объявили себя столичными жителями, один признал «лодка моя», два других сказались странствующими скорняками на заработках и последний, молодой, — школяр.
Эта скороговорка не отняла много времени, всех занимала ведьма. Из возбужденных восклицаний путешественников стражники скоро уяснили себе, что речь идет о той самой нечисти, что гналась вчерашний день за «Фазаном», о чем уже «весь княжеский стан галдит». На струге перекликались с берегом, а под спадающим к воде шатром с бранью обувались окончательно разбуженные воины.
— Ловите! — кричали они друг другу. — Вчерашний-то мальчик — ведьма. Смотрите, чтоб не залез. Здесь он!
Сторожевой струг и лодка путешественников, широко разойдясь, выгребали к берегу, люди высматривали реку. Озлобленный галдеж на судах и по берегу сжимал сердце.
Не имея времени сообразить обстоятельства, Золотинка вынуждена была действовать наобум, применяясь к намерениям ловцов, а не к собственному разумению. Сразу пришлось оставить мысль поднырнуть под лодки, чтобы уйти на тот берег: в воде она станет совсем беспомощной, если заметят, забьют веслами прежде, чем успеешь что объяснить.
Золотинка покинула открытое со стороны реки убежище за рулем и начала пробираться в теснине между ладьями, рассчитывая укрыться там, где суда смыкались продольными свесами, назначенными для того, чтобы увеличить развал бортов. К несчастью, свесы эти, имевшие по всей длине сквозные гнезда для весел, напоминали скорее решетку, чем надежную крышу над головой. Когда Золотинка коснулась ногами земли и затаилась, почитая себя в относительной безопасности, дырявая крыша над ней потекла.
Тоненькая струйка, распадаясь, хлестала в одном месте, брызнуло в другом, острый запах мочи подсказал Золотинке в чем дело: пробужденные все разом мужики, воины и гребцы, все разом занялись естественным по утру делом. А было этих мужиков на двух ладьях человек двести. Несколько мгновений спустя через решетку сомкнутых над головой свесов захлестало вонючим дождем, в лицо повеяло брызгами. В ужасе, потеряв всякое соображение, Золотинка ринулась в ту сторону, где виделось ей спасение, — к близкому уже берегу. Совсем избежать дождя ей, кажется, не удалось, так что трудно было понять, что же текло с нее ручьями, когда, не помня себя, она выскочила на сушу между развалами носовых скул. Вода схлынула на песок; лихорадочно озираясь и отряхиваясь, Золотинка глянула вверх и увидела на ладье приспустившего штаны мужика — потрясение бедолаги в его беспомощном довольно-таки положении можно было сравнить лишь с таким же потрясением Золотинки. Струя судорожно пресеклась, мужик застыл, словно прохваченный столбняком, и они уставились друг на друга в ошеломительном изумлении, которое лишило обоих, как в кошмарном сне, всякой способности спасаться.
А всюду слышались взвинченные крики:
— На лодках, баграми пощупать!.. Хлопцы, кабы сеть… Ничего не видать! Ищи! Мать-перемать, куда вы смотрели, ротозеи?!
Куда они смотрели!
— Хлопцы! — сдавленным голосом произнес разбитый во всех членах мужик со спущенными штанами, но это было и все, на что он оказался способен.
Золотинка опомнилась. Она выскочила из тени на истоптанный глубокий песок и окинула быстрым взглядом холм, частокол и чащу палаток за ним, сунувшиеся на берег суда. Там и здесь полуодетые ратники, похватав оружие, прыгают на отмель.
— Держи! — от воплей мутится разум.
Золотинка хочет возразить, но все слова уже были и лишних не осталось, хотя она и пытается отыскать что-нибудь в памяти. Она бежит. Первый шаг и два даются ей тяжело — ноги вязнут, но потом сразу песок становится упругим, а не рыхлым, легкий шаг ее чудовищно удлиняется, она бежит, как летит. И вся орава, что пустилась вдогонку, не может ее настичь. Потому что она бежит вприпрыжку, поскоками, едва касаясь земли на второй или третий раз, а ратники, осатаневшие криком хлопцы, не могут ее нагнать со всей натугой топая сапожищами, — на протяжный шаг волшебницы они делают несколько своих. Они отстают, Золотинка слышит слабеющие проклятия. По всему берегу, на проснувшихся судах изумление. Наверное, Золотинка бежит слишком быстро. Так люди не бегают. Чтобы не вводить народ в искушение, Золотинка старается придержать себя — вязнет под ней песок, она чувствует утомление. Она идет трудным шагом. Все, что летело навстречу, остановилось, она идет так, как хотят люди.
