Кто-то сказал:
— Падаль.
А Рукосил:
— Добейте!
Золотинка не могла зажать уши и потому зажмурилась, когда услышала хруст разрываемой железом плоти.
— Ну, Видохин, ты за все заплатишь!
Где был Видохин все это время?
— Бегом наверх, осмотрите все! Каждую щель! — взвинчено распоряжался Рукосил. — Да шевелитесь, что вы, как клопы в кипятке?! Ананья, ведь это война, пигалики не простят.
— Искрень все спишет, мой государь.
— Искрень! — воскликнул Рукосил в лихорадочном возбуждении. — Да был ли искрень? А? Как не усомниться? Была ли девчонка?.. Видохин, отрок твой был? Встряхните его! Мамот! — Звучная оплеуха. — Видохин, отрока зовут Золотинка, слышишь?
— Никого нет, мой государь! — крик сверху.
— Искать! Как это никого?! Искать, собаки!
— Золотинка. Правильно, его зовут Золотинка, — подавленно проговорил Видохин. Старик был еще жив.
— Это что?
— Договор.
— Какой к черту договор?! Пока что я вижу бумагу из конторской книги: здравствуй, Юлий милый! Это договор?
— Золотинка, он уступил им душу задешево. Золотинка продался пигаликам. А мне достался клочок бумаги — все. Пигалики всегда успевают перебежать дорогу. А ведь я видел его как тебя, Рукосил. Он явился в сиянии эфира, источая нежнейшие благовония Смирты. Я мог коснуться его рукой… Струилось золото волос, разобранных жемчужными нитями. Зеленая листва покрывала прозрачные шелка одежд, чудесная зелень увивала гибкие руки его и стан. Неслышно, легчайшей стопою сошел он с облачка и предстал, нахмурив брови.
— С ума сбредил, — свистящим шепотом заметил Ананья.
— Ну, и что он тебе сообщил, проросший отрок?
— Он прибыл, чтобы изъявить мне порицание. Дух золота, божественный отрок, олицетворение совершенства и красоты…
— Встряхните его, ласково.
Ананья или Мамот ударили старика — суховатый костяной звук, и Видохин отозвался стоном.
— Наверху ни души! — снова объявил голос со второго яруса.
— Болван! — огрызнулся Рукосил.
— Восемнадцать лет назад я продал тебе оптом свое искусство. И был за это наказан: чистое искусство покинуло меня навсегда.
— Растительный отрок передал тебе это важное сообщение?
— Он спустился в мерцающем облачке…
— Ну, дальше! Не тяни!
— Струилось золото волос…
Глухой удар и вскрик.
— …Его увели пигалики, — сипло и невнятно, разбитыми губами, простонал Видохин.
— Кто именно?
— Буян.
— А ты и рот раззявил?
— Красный жених и лилейная невеста… Горючая кровь золотого духа. Два стакана крови божественного отрока хватило бы мне, чтобы зачать любомудрый камень.
— Буян пожалел тебе два стакана крови?
— Не дали.
— Ты просил?
— Я извивался во прахе. Целовал следы его ног.
— Отрока?
— Буяна. Душа золотого отрока в его крови. Пигалики по капле вынут из него душу.
— Когда его увели?
— Вечность прошла и единый миг после вечности. По вашему летоисчислению это час.
— Красный жених и лилейная невеста?
— Горючая вода и кровь золота — вот истинная основа. Сочетать их должным образом. Вот порог вечности, на котором я споткнулся.
— Ты объяснил это все Буяну?
— Да.
— И он пожалел для тебя два стакана чужой крови?
— Увы! Кто его за это упрекнет?
— Вонючий недомерок!
— Красный жених и лилейная невеста должны зачать.
— Я понял… Поставьте эту рухлядь на ноги.
Послужильцы кинулись поднимать Видохина, с немалой возней, шумом и топотом, поставили его, как требовал Рукосил. Полыхнул беспокойный красно-рудый свет. Рукосил принялся шептать, перемежая колдовскую тарабарщину человеческими словами — внезапно упало что-то тяжелое.
— А! — взвизгнул кто-то из послужильцев. — У! — завыл он и выругался.
Золотинка ожидала, что Видохин исчезнет так же, как исчезла Анюта, но он остался. Разве что голос его внезапно, прыжком сместился. Только Золотинка слышала ворчливое дребезжание там, как оно, оборванное на полуслове, продолжалось здесь. То есть у Золотинкиных ног, где у людей головы.
— О! — застонал Видохин. — В омут! Кто огрел?
— Простите, мой государь!
— Собака! — простонал Видохин. — Говорил же, тихонько!
И тут Золотинка поняла, что исчез не Видохин, а Рукосил. Видохин остался и своим дребезжащим, пресекающимся от слабости голосом распоряжался Рукосиловыми послужильцами.
— Ананья, ну как умру? Сердце зашлось… такая боль… Кто так бил?
— Не снимайте шубу, мой государь, — почтительно отозвался Ананья. — Для тепла и для правдоподобия. Ничем нельзя пренебрегать. Недомерки подозрительный народ. Это смелый шаг, мой государь.
— Буду просить два стакана крови золотого отрока. Красный жених и лилейная невеста. Красный жених — это кровь золотого духа… Обнимать колени пигаликов и валяться во прахе, — проговорил, прерываясь стонами, Лжевидохин. — Но так мало времени. Черт! В омут! О!.. Пока недомерки не раскрыли убийства Черниха.
— А зачем им раскрывать?
— То есть?
— Большая ложь надежнее маленькой, мой государь. Нужно перебить человек двадцать своих и тогда поверят, что это был несчастный случай. Только чтобы несчастье выходило за пределы всякого вероятия, что-нибудь совсем непомерное: пожар, землетрясение, мор.
— Удачный набор! Резаная рана от пожара? Или такой мор, что Черних сам на меч бросился?
— Нужны горы трупов, мой государь, чтобы спрятать среди них окровавленного пигалика.
— Ладно, там видно будет. Надо уходить. Засыпьте его мусором, Леща тоже. Затрите кровь. Живее!
— А ключ? Надо запереть.
— Ключ в шубе. Здесь он, у меня в кармане. Уходим, пока не наведались пигалики… Всё. Но что за жизнь, Ананья, я могу сдохнуть в чужой шкуре вместо Видохина… И кто так треснул по голове?
Послужильцы суетились, передвигаясь по башне вприбежку, что-то шумно таскали, волочили, бросали.
— Расходитесь в разные стороны, чтобы не привлекать внимание.
Дверь часто скрипела — они выходили. Последним некоторое время еще пыхтел и причитал Лжевидохин, потом заскрежетал несмазанный замок.
С тяжким стоном обвалив корзину, Золотинка осталась на полу — голова обморочно кружилась. Пришлось заново учиться ходить: поднявшись, девушка натыкалась на бочки и корзины. Дверь оказалась заперта на замок, чтобы открыть его нужен был ключ, оставшийся у Видохина. У Лжевидохина. Золотинка снова взобралась на ящик подле бойницы.
