Не поздно было бы еще оставить крепость и бежать, найди только Золотинка способ выбраться из надежно запертой башни, но каждый час задержки — и девушка это остро ощущала — будет усложнять и без того незавидное положение, в котором она очутилась. Убийство пигалика, надо полагать, подтолкнет Рукосила к самым отчаянным мерам. Пожар, мор, землетрясение… Кто знает? Пожар, во всяком случае, вещь обыкновенная, доступная самому заурядному злодею. И если возникнет надобность, остановится ли Рукосил перед тем, чтобы спалить собственный замок, когда поставил на кон весь мир?
Золотинка еще раз поднялась к бойнице, примериваясь нельзя ли как-нибудь изловчиться, чтобы протиснуть в щель. Об этом нечего было и думать. Она заранее это предвидела. Точно такие же бойницы глядели во все стороны и на втором ярусе, а на третьем, в мастерской Видохина, и на четвертом достаточно было простора и света, но высоко. Без хорошей веревки нечего и заводиться. Да и не известно еще, будь веревка под рукой, когда бы представился случай спуститься с самого верха башни, не привлекая к себе внимания.
Возвратившись в обитель ученого, Золотинка нашла в посудном поставце среди потребных для опытов склянок остатки съестного. Она поела, не присаживаясь: черствый хлеб и кислое молоко. Потом, зажавши в зубах огрызок сухаря, взялась за окно. Пришлось подсунуть в щель конец кочерги, чтобы приподнять, наконец, застрявшую в грязных пазах оконницу.
Открылся обзор на большую часть площади, за исключением правого угла возле Новых палат, который прикрывало тяжеловесное здание амбаров. Одержимый хотенчик по-прежнему сеял крик и смятение, перебрасываясь вдруг через опустевшую площадь, а люди выглядывали из окон, жались по углам и в укрытиях. Чудовища, дикари, скоморохи в необыкновенном возбуждении перемешались с господами и челядью, и однако большого испуга как будто не примечалось. Находились любопытные, движимые, впрочем, более неведением или шумом вина в голове, чем отвагой, которые, настороженно вглядываясь, прикрывшись доской или стулом, подбирались туда, где раздавались вопли и орудовала палка. Недомыслие этих удальцов имело под собой, может статься, то основание, что бесноватая не успевала молотить, и зрителей все же было много больше, чем пострадавших. Люди переговаривались, громко, в голос кричали через площадь с тем отсутствием сдержанности, которую приносит очевидная для всех беда. Слышно было, кричали про сети для поимки «съехавшей с глузду» деревяшки. Никто не знал только, где эти сети искать и как их ставить, если найдутся. Кричали еще, что надо бы заманить палку в помещение и там запереть. Дело оставалось за малым — заманить.
Лжевидохин между тем перебрался кое-как к водоему. Тяжело припав на закраину, старик-оборотень черпал воду, чтобы замыть окровавленную лысину, — широкие рукава шубы вымокли выше локтей. Доверенные приспешники Рукосила, как видно, пострадали не меньше и сами нуждались в помощи. На виду оставался один только Лжелепель, который вовсе еще не был отмечен хотенчиком. Поддельный Лепель стал на колени рядом с хозяином и тоже зачерпнул воды. А старик что-то ему внушал — Золотинка поняла это по особенной неподвижности молодого оборотня, тот замедленно полоскал руки и, забыв плеснуть в лицо, внимал. Он переспрашивал или отвечал, не поворачиваясь к собеседнику, а потом поднялся с живостью здорового, не битого еще человека.
Вот, значит, что-то они затеяли.
Золотинка, чуть отступив от окна, чтобы ее нельзя было приметить с площади, непроизвольно дожевывала сухарь, ожидая ближайших последствий сговора. В самом деле, Лжевидохин заторопился оставить водоем, из последних сил, тяжело опираясь на закраину, поднялся и заковылял; однако, как ни спешил он, поневоле принужден был останавливаться, хватался руками за грудь и разевал рот, судорожно вздыхая.
Тут бесноватая палка шваркнула в сторону церкви, куда направлялся Лжевидохин. Народ, что толпился на паперти, шарахнулся, кто присел, кто кинулся наземь, закрывая голову, большинство ринулась в раскрытые двери, мешая друг другу на пороге, дряхлый оборотень продолжал путь, не имея сил даже присесть, но палка миновала старика. Зато тюкнулся в мостовую пустившийся трусцой наутек толстяк — он был сражен ударом под сгиб ноги. Бесноватая вопреки обыкновению не стала добивать поверженного, а метнулась прочь — рванула к опустелому гульбищу Новых палат, где поспешно захлопали ставни.
Пока Золотинка следила за Лжевидохиным, объявился с высокой корзиной в руках Лжелепель. Подложный скоморох на виду всего честного народа надел на себя плетенку так, что она села чуть ли не до колен, прикрыв от нападения палки и голову, и грудь, и то, что ниже. Потешное изобретение было замечено, не смущаясь воплями и стонами пострадавших, ротозеи приветствовали затею выкриками и нездоровым смехом. Но это было еще не все, что придумал шут. Оснащенная ногами корзина шустро двинулась туда, где хотенчик молотил неосторожного юнца, который едва находил мужество перекатываться по мостовой, прикрываясь побитыми в кровь руками.
Лжелепель смело заступил малого и безмозглая палка перекинулась на новую жертву. Звучный удар был так силен, что хотенчик, хлестнув измочаленным в кровь хвостом, пробил прутья корзины. Едва он сумел вырваться, чтобы повторить нападение, как шут присел и побежал мелким гусиным шагом, так что казалось будто опрокинутая корзина поехала по мостовой сама собой — хотенчик вился и жалил, не достигая цели. Восторженный рев зрителей приветствовал это представление. Лжелепель быстро увлекал за собой хотенчика, и по малом времени намерения скомороха обнаружились во всей глубине замысла.
В узком месте площади, пониже поперечных ступеней, пространство стесняли два несходных между собой строения: двойной портал церкви Рода Вседержителя слева смотрел из-под стрельчатого верха на громаду амбаров с противоположной стороны площади. Это было то самое здание с башенкой на углу, куда скоморохи протянули канат. Обращенные к башне Единорога ворота, прежде как будто запертые, были теперь приотворены, в неширокий раствор их и ринулась самодвижущаяся корзина, бесноватый хотенчик влетел следом. Створ ворот пошел внутрь и щель сомкнулась.
Рехнувшийся хотенчик попал в ловушку. Площадь перевела дух и загомонила.
Но это было совсем не то, чего ожидала или, вернее сказать, опасалась Золотинка. Она оставила окно и, постояв в нерешительности, сорвалась с места, кинулась к лестнице, как если бы взошло ей на ум что-то путное. Однако не вдруг возникший замысел, а все то же гнетущее беспокойство погнало ее вниз, как прежде гнало вверх.
Золотинка спустилась на поземный ярус и тут споткнулась в полутьме о кирпич.
Примечательный только тем, что прежде Золотинка на этом месте как будто не спотыкалась.
Ага! — сказала сама себе Золотинка. А уж если Золотинка сказала ага! это что-нибудь значило.
Она подняла штуковину, чтобы посмотреть вблизи сквозящего из бойницы света. Обыкновенный, лежалый, со следами застарелой грязи и пыли кирпич, из тех, что валялись тут по углам со времен строительства, может быть, или, по крайней мере, каких-нибудь починок. Не доверяя этой заурядности, однако, Золотинка нагнулась оглядеть мусор и, догадываясь уже, что именно нужно искать, нашла почти сразу — тут же. Точно такой же, с такими же сколами на гранях и такими же пятнами грязи кирпич. Совершенной, немыслимой точности двойник. Второпях Рукосил не озаботился даже убрать куда с глаз подальше образец, с которого он сделал обращенного в кирпич человека. Впрочем, нужно было хорошенько, в упор присмотреться, чтобы обнаружить полнейшее сходство двух ничем не примечательных кирпичей на полу.
