— Тинни — твой друг?
— Представь себе, Угрюмец. И если бы ты хоть сколько-нибудь интересовался делами Школы или умел шевелить мозгами, ты бы сообразил, что Тин не имел возможности проходить на территорию Белого отделения без моего на то разрешения, — неожиданно Зелн усмехнулся и обернулся ко всё ещё лежащей паре. — Вот только не понимаю, чем они там занимались по ночам целых четыре года!
— Изучали на примере процесс размножения, — сплюнул на сверкающий пол ассасин.
— Я также думал до сего дня, но, Рыско, — нет. Знаешь ли, Ключа может коснуться лишь чистый телом и помыслами.
Оказавшийся в центре внимания удивлённых глаз, в том числе и глаз Лоран, Тин явственно покраснел.
— Э-э, насчёт помыслов — это вряд ли, — пролепетал он.
— Ай, — отмахнулся Зелн. — Лично я считаю, что хотение своей женщины — помысел почище, чем наоборот… тем более — жениху свойственно желать невесту.
— Невесту? Жениху?
— Ну да, Рыско. Перед тобой младший граф Яруш — Тиллон — и его невеста Лоран, урождённая Орлеш. А ты не знал?
— Этого и я не знала! — магиня вскочила.
— Ой, — от неожиданного открытия Зелн чуть было не растерял концентрацию и не упустил пленника, но к счастью в Радужный зал вошёл Мехен Златоликий. — Мастер! Нам нужна ваша помощь!
— Вижу, — хмыкнул боевой маг, и Зелн отлетел в ближайшую колонну, чары с Угрюмца исчезли. — Кто из них?
— Оба. Но Лоран просто не под силу долго нести шар.
— Значит, девку убей. А вы, граф Тиллон, поднимаете Ключ и, не сопротивляясь, идёте впереди меня.
— Обойдёшься, — хмыкнул Эфель Душевный и приложил белого чародея по голове ручкой от своего кукри. — Всегда мечтал это сделать.
* * *
Вызов на общий сбор Круга Старших пришёл к Керлику, когда Чёрный замок погрузился в тишину (наконец-то!) и уставший, расслабившийся маг уже засыпал.
Чародей вздохнул, но покорно оделся, однако на сбор отправился не сразу. Сначала Керлик подготовил пути отступления — прошлого перемещения в Главель за глаза хватило — и просветил остающихся в замке об их обязанностях.
Для Литы отец оставил записку.
* * *
Двойная смена «власти» в Радужном зале произошла на редкость быстро и незаметно. Убедившись, что физическая расправа им не грозит, Тин обернулся к Лоне. Теперь она знает правду. Теперь она вряд ли поверит объяснениям и уверениям, она даже слушать не станет — слишком долго ей лгал Тин. А Лона — гордая дочь Орлов. Тогда он хотя бы в последний раз на неё посмотрит.
Запомнит.
Шелковистые длинные волосы непривычного для имперской аристократки коричневого оттенка. Иногда даже почти чёрные, порой янтарные. Кое-где пробивались тонкие нити серебра — нет, не символ пережитого позора и страха, а касание магии. До Тина доходили россказни, что Лона вначале своего ученичества, не без помощи сокурсников-мальчишек, напутала состав какого-то зелья, в результате чего осеребрила себе волосы. Краска оказалась долгоиграющей — родной коричневый цвет вернулся быстро, но время от времени какой-нибудь отдельно взятый волос или даже целая прядь принимали на себя зачарованное серебро. Лону прозвали на Отделении Среброволосой — для мага почётное имя.
Белоснежную кожу лица, шеи, рук. Это только по зиме. Лона от природы, как и всякий Орлеш, была смуглой и летом, на ярком солнце облачалась в лёгкую одежду янтарного загара. Отличительная черта, родовая гордость и признак Орлов.
Тонкие пальчики, на которых никогда не сверкнёт обручальное кольцо Ярушей. Такие нежные, ласковые. Когда они касались лица Тина… даже в заслуженной пощёчине… он забывал обо всём. Как приятно было ощущать эти пальчики, зарывающиеся в его волосы. Как он любил прятать маленькие ладошки Лоны в своих ладонях… Сейчас эти изящные пальчики стиснуты в гневные кулаки на двойном кулоне — орёл древнего рода и хрусталь белых магов — и прижаты к груди.
Стыдно признаться… Тин никому и не признавался. Он в первую очередь обратил внимание на грудь Лоны, тогда такую маленькую, только появляющуюся. Но Тин был всего лишь мальчишкой, который впервые видел столько разнообразных женщин вокруг — раньше юного графа держали взаперти в нескольких комнатах, одного, к нему пускали лишь троих слуг. Всяко — не женщин. Слишком ужасен оказался дар маленького Тина. Ужасен в своей бешеной несдержанности. И только к первому совершеннолетию дядя уговорил отца отдать молодого чародея в Гильдию, в столицу, под пригляд и прямую ответственность дяди.
При первом взгляде Тин заметил в Лоне женщину, непонятное ещё для себя существо, а при втором — страдающего человека, нуждающегося в помощи. Тогда гибельный, неподвластный хозяину дар вдруг сделал хорошее дело, воистину хорошее…
Тин навсегда запомнит и тот момент, и ту Лону. И сегодняшнюю — тоже.
Губы. Нечувственные — тоже отличие Орлов. Как и Ястребов, но Тин не унаследовал от отца этой черты. Губы Лоны кривились в высокомерной ухмылке, но Тин видел, что скрывается за этой маской, и пытался стянуть её, выставить напоказ всем нежную приятную улыбку… Хотя сам понимал, что пока не избавится от своего грима-презрения, ничего не выйдет и с Лоной.
А затем взгляд зацепился за глаза. И уже не было возможности оторваться от них.
Непостижимого цвета — медовые. Они зимой напоминали о лете, а весной — об осени, но никак не наоборот. Они мерцали по ночам и темнели днём. Они притягивали, заставляли замереть и смотреть, тонуть. Только бы видеть их! И чтобы ни одной, ни единой даже очень маленькой капельки слёз…
Вот на миг мёд исчез за ресницами, и Тин зажмурился. Он боялся заметить искру гнева и ярости, он хотел запомнить Лону ласковой и нежной. Нет…
Глаза распахнулись под напором слёз, рот растворился, чтобы выдавить крик-писк, — ухо обожгло мимолётной болью.
— Всё, — тихо проговорила Лона и отпустила Тина.
— Что?
Она повела глазами вниз. Юноша послушно посмотрел на орла — одного из хвостовых перьев не хватало. Серьга. Если невестам дарили кольца, то женихам — серьгу. Обычай, пришедший в незапамятные времена с Юга и распространившийся повсеместно по империи. Серьга — приметна, почти часть тела, её так просто не снимешь, чтобы забыть.
— Что?
— Я ведь это знала, — то ли ответила, то ли высказала собственные мысли Лона. — Догадывалась, но снова боялась себе признаться, объяснить, что оно значит. Ведь ты пел мне колыбельные, изгонял кошмары, а я слышала клёкот. Клёкот ястреба!
— Ты…
Девушка осторожно взяла лицо Тина в свои ладони, заставляя молчать.
— Бедненький! Что же ты чувствовал, узнав мою историю! Но ты ведь не виноват — это был исключительно мой выбор.
А потом она просто взяла и поцеловала его. Голова закружилась, и Тин повалился на пол. Или он там и находился? Тин ничего уже не замечал, не понимал. Его занимало только одно — даже зная правду, Лона любит его!
