Светлые стружки вились из-под его ножа и взметывались в воздух, как потревоженные насекомые. Только ширина плеч, длинные руки да крепкие кисти говорили, за что получил он свое прозвище — Греттир Сильный. Мне было любопытно познакомиться с ним, благо был он всего двумя годами старше меня, а уже покрыл себя в Исландии дурной славой. Не будучи из шайки Оспака, он приходил на укрепленный хутор со своей сестрой, помолвленной за сына Оспака. Чего только не говорили о Греттире Сильном. С малых лет он был строптив, упрям и непокорен родителям, отказывался помогать по хозяйству, по большей части ленился, полеживал в доме. Коль принуждали его встать и что-то сделать, он обязательно все делал так, чтоб его уж больше не просили. Пошлют загнать кур на ночь, так он оставит дверь в курятник приоткрытой, так что птицы разбегутся по пустоши. Велят почистить скакового жеребца, так он нарочно скребет тому спину острым скребком, чтоб поранить бедное животное. Он был трудным юнцом, своевольным и испорченным. Не умел он ладить и со сверстниками. Всегда устраивал драки, ссоры и перебранки, и друзей у него почти не было. Впервые я услышал его имя той же зимой, когда с младшими детьми Снорри затеял на замерзшем фьорде ледовую игру. Мы разделились на два отряда и заостренными палками били по маленькому шару, стоящему на кону. Кто-то из моего отряда, вспылив, бросился на противника с палкой, угрожая дать ему по голове. Это называлось «сделать Греттира». Мне объяснили, что Греттир набросился на противника во время ледовой игры и чуть не убил его, ударив мальчишку с такой силой, что у того треснул череп. А спустя три месяца Греттир убил человека в ссоре из-за — подумать только — кожаной фляги со скиром, то бишь кислым молоком. После той ссоры Греттира приговорили к нестрогому изгнанию, и когда я встретил его, приговору шел второй год, и он готовился уехать из Исландии и искать службы у конунга в Норвегии. В то время я никак не думал, что Греттир может стать одним из моих самых лучших друзей.
Оспак грубо выставил меня, сказав, что у него работы нет. Однако за те несколько часов, что я провел внутри палисада, мне удалось добыть достаточно сведений, чтобы, вернувшись в Селингсдал, рассказать Снорри о частоколе и прочих оборонных сооружениях Оспака.
Я рассказал Снорри, что я видел, и, как всегда, он не сделал почти никаких замечаний. Он переговорил с соседями о том, как следует напасть на разбойников, и стал ждать, когда все его сторонники, освободившись, присоединятся к этому делу, и удобного повода, чтобы собрать их, не вызвав подозрений у Оспака. Единственный человек, которого он вызвал в Селингсдал загодя, был его бывший домочадец, теперь обзаведшийся собственным хутором, Транд Стиганди. Транд был из тех людей, появление которых заставляет людей примолкнуть. На голову выше всех своих соседей, человек он был твердый, уверенный и, по слухам, искусный в обращении с мечом и секирой. И на вид устрашающий, с грубым морщинистым лицом, с торчащим носом и кустистыми бровями, которые он умел угрожающе хмурить. Всякий, оказавшись с Трандом в ссоре, хорошенько подумал бы, стоит ли прибегать к силе. Но едва только Транд вошел, я сразу понял, что у Снорри есть иная, тайная причина этому вызову. Транд вошел в главный дом, а я стоял слева у двери, и вот, когда он вошел, то бросил взгляд в мою сторону и глянул мне в глаза. И тут же застыл на мгновение. Я же сразу узнал этот холодный и невозмутимый взгляд, виденный мною восемнадцать месяцев тому назад в Винланде, в день, когда я наткнулся на двух скрелингов в лесу. Такой же взгляд был у того шамана. Я тут же подумал, что Транд — ведун, и моя догадка подтвердилась, когда Снорри с Трандом отправились тем же вечером в капище Тора и провели там много часов. Уверен, Транд беседовал там с богом.
Присутствие Транда сказалось на мне так же, как присутствие матери Тородда, когда я увидел окровавленную рубаху, или же — духа моего покойного дяди в присутствии Гудрид. Присутствие подобных людей, способных видеть мир духов, вдохновляло меня. На вторую ночь по приезде Транда мне явился мой первый вещий сон.
Мне приснился хутор, на который напали. Наполовину бодрствуя, наполовину во сне, я попал в некий сумрак, который не был ни днем, ни ночью. Нападавшие окружили дом и с яростью наступали, и я слышал крики дерущихся и вопли женщин внутри. Несколько раз от шума я почти просыпался, хотя звуки эти могли существовать лишь в моем сновидении. Проснувшись в первый раз, я сказал себе, что мой сон вызван впечатлением от рассказов, которых я наслушался, о сожжении Ньяля и его семьи. Но, едва я вновь соскользнул в сон, как понял, что хутор, который я вижу, не подожжен. Не было ни пламени, ни дыма, только люди, бегающие там и тут и время от времени бросающиеся на вал. Тогда я понял, что это хутор Оспака, и среди нападавших заметил Транда. По высокому росту его никак нельзя было не признать, но мне виделось, что голова у него — совиная, и что-то в этой битве напомнило, как дрались скрелинги, нападавшие на нас в Винланде. Я проснулся весь в поту.
Утром, памятуя о словах Снорри, что лучше мне помалкивать о моих видениях, особенно предвещающих смерть или увечья, я никому ничего не сказал.
А недели через три, собрав силы, Снорри двинулся на хутор Оспака. Всякий способный носить оружие работник с хутора, в том числе и я, присоединился к этому походу. На пути через пустошь мы встретили отряд в полсотни человек. Людей на помощь в этом деле вел соседний землевладелец, Стурла. Всего же в двух наших отрядах насчитывалось не менее восьми десятков, хотя, как всегда, среди них было слишком мало обученных воинов. У каждого был меч или секира, да еще кинжал, однако брони не хватало. На иных были кожанки, выложенные металлическими пластинами, в основном ясе хуторяне полагались на деревянные щиты и толстые консаные камзолы — они послужат защитой от всего, что Оспак с приспешниками станут метать в нас с вала. А шлемов на всех насчитал я всего с дюжину, и один из них был древний, не остроконечный с наносником, какие ныне приняты, а круглый, как миска для каши, с двумя круглыми наглазниками, прикрывающими лицо. Я нимало не удивился, что человеком, носившим этот шлем, был Транд.
Скорее всего, дозорные Оспака следили за дорогой, потому что когда мы подошли к воротам хутора, те уже были затворены и заперты на засов, а осажденные стояли на валу за частоколом. Снорри и Стурла, наскоро посоветовавшись, порешили, что лучше будет использовать наше численное превосходство и окружить хутор со всех четырех сторон. Снорри стал там, где защитниками верховодил Храфн Викинг, а Стурла со своими людьми напал на ту часть, где защиту держал Оспак.
Осада началась с града камней и булыжников, которыми противные стороны осыпали друг друга. Так что поначалу защитники, стоявшие наверху, имели немалое преимущество, меча снаряды в любого, кто подходил слишком близко. Зато запас камней и прочих снарядов у них был ограничен, и посему люди Снорри и Стурлы около часа то и дело совершали ложные вылазки к палисаду, выкрикивая оскорбления и швыряя камни, и сразу бежали вспять, а вслед им летел град каменьев. Когда же запас метательных снарядов у защитников начал иссякать, нападающие уже добирались до самого частокола, а прежде всего до ворот, пытаясь пробить в них брешь топорами и кольями. Толку от этого вышло немного, ворота были сплочены крепко, и набег отбили. Копий нападающие не метали, копье отскочит от частокола, а коль скоро перелетит за стену внутрь палисада, то защитники подберут его и пустят обратно куда с большим толком. А еще с той и с другой стороны нашлось всего по паре лучников по той простой причине, что исландцы вообще редко пользуются луком и стрелами в битвах — они предпочитают рукопашную.
