* * *
— Сколько их у тебя? — спросил Бритмаэр.
Мы сидели в его комнате в задней части меняльной лавки, и я протянул ему на показ один из блестящих плоских камешков.
— Всего четыре, — сказал я. — Они одинаковые.
Монетный мастер повертел камень на ладони и задумчиво посмотрел на меня. И вновь я заметил настороженное выражение в его глазах.
— Могу ли я видеть остальные?
Я протянул ему еще три камня, и он поднес их к свету один за другим. Он по-прежнему оставался бесстрастным.
— Горный хрусталь, — сказал он, завершив осмотр. — В глаза бросаются, но сами по себе невеликая ценность.
— В сундуке с украшениями есть испорченное ожерелье, в котором не хватает похожих камней. Вот я и подумал…
— Я отлично знаю, какие украшения есть в моей кладовой, — прервал он меня. — Они могут не подойти к оправам. Так что прежде, чем что-нибудь решать, я должен проверить, подойдут ли они.
— Полагаю, вы убедитесь, что они нужного размера, — ответил я с вызовом.
И заметил, или мне только показалось, легкий холодок, нарочитую замкнутость во взгляде, которым он встретил мое замечание. Так ли оно было, судить трудно, ибо Бритмаэр хорошо умел скрывать свои чувства.
Его следующий вопрос был явно из тех, какие он задавал каждому приносящему драгоценные камни на продажу.
— Есть у тебя еще что-нибудь, что ты хотел бы мне показать?
Я достал пятый из украденных камней. Он был меньше остальных, и по сравнению с ними небросок. Глубокого красного цвета, почти такой же темный, как цвет засохшей крови. Размером и очертаниями он больше всего напоминал крупный боб.
Бритмаэр взял у меня камень и тоже поднес его к свету. Случайно — или, может быть, по вмешательству Одина — зимнее солнце пробилось сквозь облачный покров и на миг залило мир ясным светом, который отразился от поверхности Темзы и влился в окно. Я посмотрел на маленький красный камешек, зажатый и поднятый вверх между указательным и большим пальцем монетчика, и увидел нечто неожиданное. Камень изнутри внезапно ожил и наполнился цветом. Как будто глубоко в золе от сквозняка вспыхнули угольки и, на мгновение вспыхнув, оживили весь очаг.
Однако отблеск, посланный камнем, был живее. Он сновал туда и обратно, словно осколок вспышки молнии, молота Тора, Мьелльнира, заключенного внутри камня.
Впервые — то был единственный раз — Бритмаэр при мне утратил свою осторожность. На мгновение он замер с поднятой вверх рукой. Я услышал, как он быстро, легко втянул в себя воздух, а потом еще повернул камень, и комната вновь озарилась снующим живым красным мерцанием. Где-то внутри драгоценного камня скрывалось нечто такое, что дремало, пока его не вызывали к жизни свет и движение.
Очень, очень медленно Бритмаэр обратил ко мне лицо — я услышал, как он вздохнул, словно взял себя в руки.
— А где ты добыл это? — тихо спросил он.
— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.
— Надо полагать, у тебя есть на то веские причины.
Я почувствовал, что наш разговор поворачивается как-то не так.
— Вы расскажете мне что-нибудь об этом камне? — спросил я.
Снова последовало долгое молчание, Бритмаэр смотрел на меня своими блеклыми синими слезящимися глазами, тщательно обдумывая слова, прежде чем их произнести.
— Если бы я полагал, что ты глуп или легковерен, я бы сказал тебе, что это всего-навсего красное стекло, искусно изготовленное, но малоценное. Однако я уже заметил, что ты и не прост, и недоверчив. Ты видел огонь, мерцающий в камне, так же, как и я.
— Да, — ответил я. — Этот камень у меня довольно давно, но я впервые посмотрел на него внимательно. До сих пор я его прятал.
— Мудрая предосторожность, — сухо проговорил Бритмаэр. — Ты хоть имеешь представление, что это у тебя такое?
Я молчал. Когда имеешь дело с Бритмаэром, молчание — золото.
Он осторожно вертел камень в пальцах.
— Всю свою жизнь я был монетчиком и к тому же имел дело с драгоценностями. Как и мой отец до меня. За это время я повидал множество камней, привезенных мне из множества разных мест. Некоторые дорогие, другие — не очень, некоторые плохо ограненные, другие грубые, вовсе не обработанные. Нередко встречались просто-напросто красивые осколки разноцветных камней. Но до сих пор я никогда не видывал такого камня, только слышал, что такие существуют. Это разновидность рубина, называемая просто и по очевидности огненным рубином. Никто в точности не знает, откуда берутся такие самоцветы, хотя кое-какие предположения у меня имеются. Во времена моего отца к нам приходило много монет, в основном серебряных, но порою и золотых, на которых были оттиснуты закругленные арабские письмена. Их до нас доходило столько, что монетчики сочли удобным основать свою меру и вес на этих чужеземных монетах. Их переплавляли, и наша монета были ни чем иным, как подменой.
Бритмаэр задумчиво смотрел на камешек, лежащий у него на ладони. Теперь, когда солнечный свет больше не был направлен прямо на него, камень лежал безжизненный, не более чем приятный на вид темно-красный боб.
— Во времена арабских монет до меня дошли сообщения об огненных рубинах, как они сверкают, когда свет падает на них определенным образом. Те, кто описывал эти камни, обычно имели дело и с арабскими монетами, вот я и подумал, что огненные рубины приходят теми же путями, что и арабские монеты. Но большего узнать не удалось. Мне говорили только, что эти самоцветы родом из-за тридевяти земель и еще дальше, оттуда, где пустыни лежат у подножия гор. Там-то и есть месторождения огненных рубинов.
Монетный мастер, подавшись вперед, вернул мне камешек.
— Я дам тебе знать, захочу ли я купить горные хрустали, но вот тебе мой совет: храни этот камень в самом надежном месте.
Я понял намек. Несколько следующих дней я прятал огненный рубин в трещине за изголовьем моей кровати-яслей, а после того, как Бритмаэр решил купить горный хрусталь и велел своему мастеру починить неисправное ожерелье, я пошел на рынок и там, потратив часть полученных денег, приобрел дешевый и самый неказистый амулет. Видимо, предполагалось, что это одна из птиц Одина, но амулет был так скверно вылит из свинца, что сказать, орел ли это, ворон или сова, было невозможно. Зато он был достаточно толстым для моих целей. Я выскреб углубление, вставил рубин и запечатал отверстие. И стал носить свинец этот на шее на кожаном шнурке и научился робко улыбаться, когда люди спрашивали у меня, отчего это я ношу амулет в виде курицы.
Другие покупки заняли больше времени: рубаха из тонкой английской шерсти с желтой шитой каймой, новые коричневые штаны, чулки того же оттенка и подвязки под цвет рубахи. Заказал я себе и новую обувь — пару мягких башмаков, по тогдашнему обычаю, тоже желтых с тисненным поперек коричневым узором.
— А возьмешь ты ли с собой обрезки кожи, молодой господин, чтобы принести их в жертву твои богам? — спросил с усмешкой сапожник.
